Исповедь убийцы - [10]

— Я хотел бы увидеть князя, — робко и тихо вымолвил я.

— Вы записаны?

— Князь ждет меня.

— Прошу, проходите, — сказал он чуть громче и уже мужским голосом.

Я вошел. В вестибюле со стульев поднялись два лакея в песочного цвета ливреях с серебряными галунами и пуговицами. Они стояли, как заколдованные, словно каменные львы, каких иногда можно увидеть перед барскими лестницами. Я вновь стал господином. Левой рукой я смял мою кепку, и это придало мне твердости. Я сказал, что хочу видеть князя по личному делу и что он меня ждет. После чего лакеи проводили меня в небольшой салон, на стене которого висел портрет старого Кропоткина, то есть моего деда. Я чувствовал себя дома, хотя у моего деда было худое, очень злое, желтое и чужое лицо. Я — плоть от плоти твоей, подумалось мне. Мой дед! Я вам еще покажу, кто я такой. Я не Голубчик, я — ваш! Ну, или вы — мои!

Между тем я услышал нежный звон серебряного колокольчика, через несколько минут отворилась дверь, какой-то слуга отвесил мне поклон, и я вошел. Я очутился в комнате князя.

Должно быть, он только недавно встал. В мягком, серебристого цвета халате он сидел за своим громадным черным письменным столом, и вправду походившим на саркофаг, в каких хоронили царей.

Его лицо не сохранилось в моей памяти, мне казалось, будто я вижу его первый раз в жизни. И это знакомство сильно испугало меня. Можно сказать, что это уже не был мой отец, по крайней мере, тот отец, к которому я себя готовил, это был чужой князь, князь Кропоткин. Он показался мне серее, худее и выше, хотя он сидел, а я стоял. Когда он спросил: «Что вам угодно?», я совсем потерял дар речи. Он еще раз повторил свой вопрос. Теперь я расслышал его голос. Он был хриплым, немного злым и, как мне тогда показалось, лающим. Будто князь в какой-то мере замещал своего дворового пса. И тут на самом деле внезапно появилась огромная немецкая овчарка. Она не вошла ни в одну из двух дверей, которые я заметил в комнате князя. Я не знал, откуда она взялась. Может, пряталась за массивным креслом князя. Неподвижно встав между мною и столом, она пристально смотрела на меня, а я, не отводя взгляда, — на нее, хотя собирался смотреть только на князя. Вдруг собака зарычала, и князь сказал: «Спокойно, Славка!». Сам он тоже рычал почти как собака.

— Итак, что вам угодно, молодой человек? — уже в третий раз спросил князь.

Я все еще стоял у двери.

— Подойдите ближе.

Сделав крошечный, прямо-таки микроскопический шаг вперед, я перевел дух и сказал:

— Я пришел, чтобы потребовать свои права!

— Какие права? — спросил князь.

— Права вашего сына, — совсем тихо произнес я.

На какое-то мгновение воцарилось молчание. Потом князь указал на широкий стул, стоявший перед письменным столом:

— Присядьте, молодой человек.

Я сел. Вернее сказать, я пропал на этом чертовом стуле. Его мягкие подлокотники, притянув меня, не отпускали, как те плотоядные растения, которые притягивают беспечных насекомых, чтобы потом полностью их уничтожить. Я сидел обессиленный и, как мне тогда показалось, еще более бесславный, чем был, пока стоял. Не осмеливаясь положить руки на подлокотники, я вдруг почувствовал, что они, как парализованные, свисая по обеим сторонам стула, незаметно и по-идиотски начали раскачиваться, а у меня не было сил их удержать. На мою правую половину лица беспощадно светило солнце, и князя я мог видеть только левым глазом. Опустив оба, я решил подождать.

Князь позвонил в стоявший на столе серебряный колокольчик и, когда появился слуга, приказал принести ему бумагу и карандаш. Я не шевелился. Мое сердце сильно заколотилось, а руки стали раскачиваться еще сильнее. Рядом, уютно потягиваясь, что-то проурчала собака. Принесли письменные принадлежности, и князь начал:

— Итак, ваша фамилия?

— Голубчик.

— Место рождения?

— Вороняки.

— Отец?

— Умер.

— Я не спрашиваю о его состоянии здоровья, — сказал Кропоткин, — его профессия?

— Он был лесничим.

— Есть еще другие дети?

— Нет.

— В какой гимназии вы учились?

— В городе В.

— Отметки хорошие?

— Да.

— Хотите ли вы учиться дальше?

— Да, конечно.

— Вас интересует какая-нибудь определенная профессия?

— Нет.

— Так, — отложив карандаш и бумагу, сказал князь.

Он встал, и я увидел под его распахнувшимся халатом кирпично-красные штаны, как мне тогда показалось, из турецкого шелка, и кавказские, украшенные бисером сандалии. Он выглядел так, как в моем воображении мог выглядеть султан. Князь вплотную приблизился ко мне, по дороге пнув собаку, которая, заскулив, отодвинулась в сторону. Я почувствовал на своей опущенной голове его острый, как край ножа, взгляд.

— Встаньте! — сказал он.

Я встал. Он был выше меня на две головы.

— Посмотрите на меня! — приказал он.

Я поднял голову. Он долго рассматривал меня.

— Кто вам сказал, что вы мой сын?

— Никто. Я уже давно знаю об этом. Я подслушал, я догадался.

— Так, а кто вам сказал, что вы можете требовать какие-то там права?

— Никто. Я сам так решил.

— И какие же права?

— Право называться так…

— Как?

— Так, — повторил я, не отваживаясь сказать: «как вы».

— Вы хотите, чтобы вас звали Кропоткин?

— Да!

— Послушайте-ка, Голубчик! Если вы и правда мой сын, то неудавшийся. Это значит — нелепый, совершенно нелепый.