Исповедь старого солдата - [25]

ПРИХОДЯТ С ВОЙНЫ СОЛДАТЫ

После ранения с окончанием войны возвращается в Свердловск брат мамы, дядя Дмитрий, за плечами которого было уже 40 лет. Дядя был на костылях, с изуродованной ногой, но подвижен, активен, особенно в поисках заработать к имеющемуся от государства куску хлеба. Интеллигент, известный ранее в Свердловске любитель и мастер игры на бильярде, советский служащий среднего ранга, поклонник театра оперетты, он на Загородном рынке на толкучке покупал-продавал часы, бритвы, облигации государственных займов: все, что можно было разместить в карманах шинели. За день, как говорил дядя, он имел пирожок для сына Гошки и кружку пива для себя.

На базаре продавалось все: от патефонной иголки до куска хлеба, все, в чем мог нуждаться человек, в зависимости от наличия в кармане денег. Большинство базарных сделок проходило через руки инвалидов, специализирующихся на определенных видах товара.

Перед окончанием войны из госпиталя вернулся и младший брат мамы, дядя Володя. У него практически отсутствовала на лице нижняя челюсть, но сохранился язык, и он мог говорить, хотя речь его мы понимали с трудом. Постоянной проблемой для него было принятие пищи, что он делал только вдали от посторонних глаз.

Троих малолетних детей во время войны тетя Маруся, его жена, спасла от голодной смерти. Как рассказывала она сама, собирала в столовой обувной фабрики, где работала швеей, очистки от картофеля и ими подкармливала детей, пухнущих от голода.

— Как выжили дети, как не умерли с голоду, — удивлялась тетя Маруся, — сама не знаю! Видно, Бог помог! А у других умирали…

Дядя Володя после возвращения с фронта долго не протянул на белом свете: ранение взяло свое — скончался. Я помню маленькую, пустую кухоньку, комнату с кроватью и столом, а на табуретках простой гроб с телом дяди Володи. У гроба тетя Маруся с тремя детьми. Бедность, нищета да горе…

С первой волной демобилизованных с окончанием войны вернулись последние два брата мамы: дядя Петр и дядя Коля, по тем временам здоровыми, хотя оба имели ранения, но без серьезных последствий. Дядя Коля имел в Свердловске небольшой дом, приобретенный еще до войны, где и проживала семья: жена тетя Фиса и двое сыновей.

Нужно отдать должное тете Фисе. Она оказалась женщиной смелой и совершила подвиг, подобно женам декабристов. Из писем мужа каким-то образом, невзирая на военную цензуру, определила, где находится часть, в которой воюет ее муж и, оставив сыновей на попечение соседей, добралась до фронта и в окопах встретилась с мужем… Они прожили долгую жизнь в согласии и любви. Дядя Коля вернулся с войны коммунистом и всегда платил партийные взносы, говоря при этом:

— Это за то, что живой остался, все по справедливости.

Петр по пути в Хабаровск к семье навестил маму, и было принято решение: мама со мной возвращаются жить в Свердловск, где есть родственники и надежда на получение медицинской помощи мне и маме, здоровье у которой не улучшалось. В Свердловске началась моя госпитальная стезя, по которой я иду всю жизнь и до сих пор.

Память щедра на добрых людей, на добрые дела, она поселила в моем сердце навсегда события и людей. Я сижу в ординаторской госпиталя, рядом женщина в белом халате, солидных лет, приятной интеллигентной внешности, ласковые глаза, ровный, спокойный голос, она держит мою руку и, слегка поглаживая, убеждает в необходимости учиться, готовить себя к будущему, бороться за свое будущее. Гута Яковлевна Кригер. Она подарила мне вторую жизнь после войны, подарила здесь, в госпитале, спасла мозг, который должен был задохнуться от внутричерепного давления. С проблемами здоровья подступали депрессия, отчаяние, состояние безнадежности на завтрашний день. Жгла тревога за маму: она угасала, я понимал это.

С нами стал жить мой двоюродный брат, сын дяди Пети Веня, первокурсник факультета журналистики университета имени М. Горького. Наделенный оптимизмом и юмором, он в тяжелейшие для меня моменты старался поднять мне настроение.

СМЕРТЬ МАМЫ

Еще до рассвета 6 ноября 1947 года скончалась мама: накануне почувствовала недомогание, слабость. Ночью застонала, как во сне… С печальным известием отправился я к дяде Коле. Иду через весь город пешком, в висках стучит, перехватывает в горле дыхание, глаза застилают слезы: мама… мама… Наваливается тяжелое чувство вины: «Что не так? Почему?» Помогает дышать свежий воздух. Кругом ни души, улицы погружены в темноту. Тишина, только звуки моих шагов.

В праздничные дни, чтобы не омрачать торжества праздника, радость народа, похороны запрещены законом. Коля и Дмитрий, мои дяди и тетушки, приняли решение похоронить маму в этот же день, иначе гроб с телом мамы будет стоять дома четыре дня. Вечер в канун юбилейной даты — 30-летия Октябрьской революции, дня установления советской власти. Улицы в центре города освещены, видны знамена на зданиях государственных учреждений, развешены портреты членов Политбюро ЦК ВКП(б) и правительства, огромные портреты товарища Сталина в обрамлении электрических лампочек, доносятся звуки торжественных праздничных мелодий.

По улице Малышева, одной из центральных улиц города, от района оперного театра, через центр лошадь тянет телегу с гробом тела мамы. Улица вымощена булыжником, и по сторонам, отлетая от стен зданий, рассыпается дробь стука колес: телега подскакивает на булыжниках вместе с гробом. В этот предпраздничный вечер мало кто из прохожих обратил внимание на похоронную процессию — у людей хватало своих забот.