Исповедь соперницы - [77]

Вскоре низины фэнов остались позади. Почва стала суше, леса сменились пашнями, и мы то и дело проезжали селения, встречали крестьян, пасших свиней в дубравах, или гуртовщиков, перегонявших овец. Все эти люди снимали шапки перед шерифом, а на меня поглядывали с любопытством — на меня, женщину, закутанную в плащ Эдгара, едущую на одной с ним лошади… Я забеспокоилась. Может они считают, что я очередная жертва Эдгара Армстронга? Уж не пересесть ли мне на мою пегую? И еще эти подспудные, греховные мысли, о том, настолько ли я хороша, чтобы люди могли меня счесть достойной внимания шерифа? От них меня обуял еще больший стыд. Я сжалась, поникла, сидела, укутанная в плащ Эдгара, не в силах поднять головы.

— Вон уже Гронвуд, — услышала я голос своего спутника и в нем была радостная гордость.

Только теперь я осмелилась бросить взгляд вперед. Воистину то, что говорили люди о Гронвуде, не было преувеличением. И хотя замок был еще далек от завершения, чувствовалось, что это будет нечто грандиозное.

Строения Гронвуда возвышались на небольшом пологом холме — белые мощные стены, круглые башни, рвы, вокруг которых уже возникло целое селение. И сколько тут людей! Забыв обо всем, я глядела по сторонам. Это был какой-то человеческий муравейник. Причем все без исключения, были заняты делом, все работали. Я видела множество мужчин и женщин, таскавших камни, пиливших дрова, кативших бочки, носивших речной песок. Мимо проезжали телеги, груженные мешками с известью, сновали разнорабочие. Я видела штабеля бревен и обтесанные каменные блоки, слышала команды, выкрики. Клубилась пыль, пахло потом, древесиной, запахом смолы. Все это напоминало картину хаоса, но некоего упорядоченного хаоса, где каждый знал, что делать.

Мы миновали первый ров шириной более пяти ярдов и глубиной около семи. За ним тянулся вал, образованный выкопанной изо рва землей. Далее еще один ров, за которым уже высилась стена с выступающими из нее круглыми дозорными вышками. Я видела, как рабочие поднимают при помощи блоков и лебедок на высоту стен поклажу с камнями и отшлифованные блоки, а на верху каменщики заняты укладкой — скребут, шлепают, пристукивают мастерками. В сарайчиках вдоль стен можно было видеть камнетесов, обрабатывающих с помощью резцов и деревянных молотков будущие плинтусы, капители колон, арок. Невдалеке стояла кузница, сквозь открытую дверь которой виднелись отблески огня и слышался звон ударов по наковальне — это кузнец готовил для строителей новые инструменты.

Когда мы миновали проем в крепостной стене въехали во внутренний двор, я с удивлением поняла, что Эдгар намеривается его покрыть плитами, словно полы в соборе — неслыханная роскошь. А прямо перед нами высилась громада главной замковой башни-донжона. Полускрытая сетью деревянных лесов, она все же производила впечатление настоящего дворца: ровные каменные ступени вели к высокому крыльцу, идеальны были проемы окон с овальным верхом, а еще выше виднелась открытая галерея, на которой трудились каменотесы, придавая ее подпоркам вид сдвоенных изящных колон.

Эдгар остановил коня у крыльца и с легкостью соскочил на землю. На его окрик в арке двери показалась немолодая крепкая женщина.

— Эй, Труда, где сейчас леди Гита?

Женщина, вытирая руки о передник, поспешила нам навстречу, сказав, что госпожа весь день была в замке, а недавно выехала прокатиться верхом.

— Думаю она скоро она скоро вернется, — кивнул Эдгар. — А пока, Труда, прими как следует нашу гостью. Миледи наверняка обрадуется встрече с ней.

Увидев мою мокрую, испачканную тиной одежду, пожилая женщина сокрушенно зацокала языком.

— Святые угодники! Что же это с вами приключилось, милочка?

Не дожидаясь ответа, она повлекла меня за собой, но наверху я на мгновение остановилась.

— Милорд Эдгар, я так еще и не поблагодарила вас за свое спасение. Храни вас Бог. Отныне я всегда буду поминать вас в своих молитвах.

Он слегка поклонился. Скорее игриво, чем почтительно. Но я не обиделась. Как и ранее меня обезоружила улыбка шерифа. В ней была почти женская мягкость, еслибы мужественность Эдгара не проступала в решительном подбородке, быстром твердом взгляде.

Я последовала за Трудой под округлую высокую арку, всю в резных архивольтах, как в храме. Право я оробела, вступая под нее. А зал, какой я увидела за дверью… Здесь еще велись отделочные работы, пахло краской, штукатуры трудились выравнивая стены, разнорабочие выносили мусор, прибиралась прислуга. И все же зал был уже великолепен. Я заметила, что в отличие от шестигранной постройки самого донжона, зал имел прямоугольную форму благодаря обрамлявшим его параллельным стенам. В каждой из них друг против друга были установлены камины, красиво украшенные колонами и с выступавшими навесами вытяжек. Над головой расходились выгнутые своды с резьбой, но главным украшением зала было, конечно же, огромное окно, располагавшееся как раз напротив входа. Оно было разделено на три части колонами, и застеклено цветными стеклами, как в соборе. И это было так великолепно, особенно сейчас, когда в лучах заходящего солнца, его синие, золотистые и пурпурные ромбы и круги стекол, схваченные узорчатым переплетом, горели и сверкали, как драгоценности, бросая вокруг пестрые разноцветные блики.