Исповедь послушницы - [128]

Глава II

Эрнан шел по берегу моря, прищурившись от солнца. Ему нравилось думать о далеких странствиях и при этом жить в своей тихой гавани. Он полюбил этот край: серебристые просторы моря, рдеющие алыми маками луга, резкий ветер, пустое блеклое небо.

Сегодня в гавани было слишком шумно; казалось, весенний ветер смешал и усилил звуки. Все выглядело бесконечным: береговая линия, ряды блестящих от смолы лодок и кораблей с заслоняющими горизонт парусами и скрипящими мачтами, туманные морские дали.

Когда Эрнан осматривал последний из кораблей, которые надлежало отправить в путь завтра утром, он обнаружил за грудой тюков четверых незнакомцев: троих мужчин и девушку – они сидели в ряд, прислонившись к деревянной стенке.

– Кто вы такие и как сюда попали? – резко произнес Эрнан.

Двое мужчин вскочили, но третий сделал им знак и тут же заговорил с Эрнаном. Он был немолод, с почерневшим от усталости лицом и слезящимися глазами.

– Милостивый господин, позвольте нам остаться. Поверьте, у нас нет другого выхода. – Он говорил уверенно и спокойно. – Нас преследует Святая служба. Мы не католики, но никогда не совершали небогоугодных дел. У вас, наверное, есть дети, и вы сможете меня понять. Вот моя дочь. – Он показал на девушку. – Эти негодяи инквизиторы схватили ее и обвинили в ереси. Они пытали ее огнем, и теперь она не может ходить. – Эрнан обратил внимание, что ноги девушки, которая сидела не поднимая головы, обмотаны тряпками. – Они обесчестили ее, а когда поняли, что она потеряла рассудок, вышвырнули на улицу. Узнав об этом, мы поймали первого попавшегося инквизитора и повесили. Теперь нас ищут, а когда найдут, предадут смерти, если только вы не позволите нам уплыть на вашем корабле.

Эрнан содрогнулся. Не было ни одного человека, который не испытывал бы трепета при упоминании Святой службы.

– Я вам сочувствую, – сказал он, – но именно потому, что у меня есть дети, я велю вам уйти. Клянусь, я никому не скажу о том, что видел вас. К тому же это не мой корабль, а корабль моего тестя, и я не могу подвергать его опасности.

Мужчина вновь заговорил. В его глазах сверкала искорка надежды, тогда как взгляды его спутников были неподвижны и мрачны.

– Вы бы могли притвориться, что не заметили нас! Сделайте это, и Господь вас благословит!

Эрнан колебался. Он привык мыслить трезво и не любил попусту рисковать. Но ему было жаль этих несчастных. Его отец, Луис Монкада, почитал бесстрашных и твердых в своих стремлениях людей и ненавидел тех, кто использует для собственной выгоды власть, умение и возможность внушать страх, и, не раздумывая, бросался со шпагой в руках на защиту несправедливо униженных и слабых.

Луис Монкада не слишком жаловал священнослужителей, Пауль Торн – тоже. Первый странствовал, как вольный ветер, не признавая никаких правил и ненавидя те рамки, в какие стремилась загнать человека вера, а второй считал Церковь помехой в конкретных делах. Оба предпочитали выпить пива в таверне, вместо того чтобы слушать проповедь, развлечься с женщиной, вместо того чтобы соблюдать пост, оба ненавидели исповеди и удивлялись бессмысленной сложности и роскоши церковных обрядов и служб.

– Хорошо, – сказал Эрнан, – будем считать, что я вас не видел.

Он повернулся и ушел, но до самого вечера его преследовали тяжелые мысли. Он вновь и вновь задавался вопросом, не напрасно ли подвергает себя и своих близких столь безумной опасности?

Наступил вечер, небо сделалось красновато-лиловым, а потом – розовым с золотой каймой горизонта. Эрнан стоял на пристани и слушал грохот прибоя. День прошел. Скоро он вернется к Катарине. Он думал о ней не то чтобы с нежностью, скорее с надеждой, и вспоминал ее взгляд, в котором была неутолимая жажда познания жизни и людей.

Эрнан так сильно замечтался, что не заметил, как к нему подошел один из помощников Пауля.

– Идите скорее… Хозяин…

Эрнан не стал спрашивать о том, что случилось, он почти побежал по пристани и, еще не приблизившись к толпе людей, понял, что произошло. Там стояли Пауль Торн, его люди и еще другие – те самые, которых он, Эрнан Монкада, обнаружил на корабле. Один из мужчин, тот, что разговаривал с Эрнаном, держал свою больную дочь на руках.

И тут Эрнан услышал слова, звук которых был подобен звуку, что раздается при падении комьев земли на крышку опускаемого в могилу гроба:

– Именем Святой службы…

Он еще ни разу не видел, чтобы Пауль так испугался – до мертвенно-серой бледности, до безумства в глазах. И было от чего! Инквизиции не нужно много поводов, чтобы схватить человека, предъявить ему обвинение, конфисковать его имущество, а самого сгноить в тюремных застенках.

– Я ничего не знаю, я впервые вижу этих людей, – бормотал Пауль.

– Это ваш корабль?

– Да. И я не имею понятия, как они могли туда попасть!

– Вам известно, что Святая служба приказала тщательно проверять все грузы и не брать пассажиров? Это опасные преступники, еретики и убийцы! Когда и как вы вступили с ними в сговор?

Пауль не мог говорить, его охватил болезненный, сковывающий члены и бросающий в пот ужас. Всю жизнь он работал и боролся, не сгибаясь под бременем жизненных обстоятельств, как мог поддерживал свое дело, а теперь все пойдет прахом, он вряд ли устоит под пыткой палача!