Исповедь палача с Лубянки. Эмиссар Берии с особыми полномочиями - [3]

После этого он обнял каждого из нас. Хороший был человек. После войны я случайно узнал о его дальнейшей судьбе. Вместе с подчиненными ранним утром 22 июня под непрерывными бомбежками противника он организовал эвакуацию советских учреждений в глубь страны. Из города ушел одним из последних. Погиб, прорываясь из окружения.

Поезд плавно тронулся. Старшие по вагонам объявили о том, что наступил мобилизационный период. На окнах были задернуты шторы. На остановках было запрещено выходить на платформу. В тамбурах были организованы посты.

Я ворочался на верхней полке. Спать не хотелось, с кем-то говорить тоже. Второй раз в своей жизни я ожидал начало войны. Понимал, что она неизбежна, но все же в глубине души надеялся, что этого не произойдет.

Первый раз я ожидал ее на Дальнем Востоке, когда служил в погранвойсках. Тогда в любой момент на нас могла напасть Япония. Мы готовились к этому и верили, что легко отразим атаку самураев. Может быть, так оно и было бы, если бы не предательство командующего Дальневосточной армией маршала Блюхера. Этот «враг народа» сделал все, чтобы ослабить боеспособность Красной Армии. И это ему почти удалось.

Внезапно меня пронзила страшная мысль: а если и сейчас где-то в штабах сидят «враги народа», которых не удалось разоблачить? Блюхер ведь тоже умело скрывал свою антисоветскую сущность и мечту об отторжении Дальнего Востока от Советского Союза. Обманул всех, даже товарища Сталина. Даже когда в 1930 году маршал был замешан в антиправительственном заговоре, его простили и позволили продолжить военную карьеру. Кто знает, может, и в штабе одного из приграничных военных округов служит новый «Блюхер», который проигнорировал приказ товарища Сталина и не провел необходимую подготовку к будущей войне. С японцами было проще. Район боевых действий был заранее очищен от потенциальных пособников противника, поэтому не было нападений с тыла. Чего не скажешь о советско-финской войне.

Я разговаривал с несколькими офицерами, которые участвовали в советско-финской войне. Они утверждали, что самое опасное – это финские диверсанты и местные жители, которые организовали «второй фронт» в тылу у Красной Армии. «Как Денис Давыдов в 1812 году», – пояснил один из собеседников. Зимой 1939/40 года нас спасло то, что Карелия была малозаселенной территорией. Из-за суровых зим жить можно было только в деревнях. Поэтому тот, кто контролировал населенные пункты, был хозяином территории. Были еще и отряды диверсантов, но и с ними научились бороться. Нужно было перекрыть все лесные дороги. А по глубокому снегу, среди буреломов и скал незаметно не пройдешь. Останется лыжня, по которой можно отыскать противника.

В Западной Украине и Белоруссии другая ситуация. Сейчас лето. Большинство переброшенных из-за границы шпионов и диверсантов скрываются в лесах. Сколько их там – неизвестно. Поймали точно не всех. Когда начнутся бои с немцами, эти шпионы организуют «второй фронт» в тылу у Красной Армии. Значит, подвоз боеприпасов и горючего, эвакуация раненых и переброска пополнения будут затруднены. А если при этом кто-то из военачальников окажется вторым «Блюхером», значит, бои могут продлиться несколько месяцев. И от этой мысли на душе было очень грустно.

Тогда я еще не знал, что в районе Белостока в первую неделю войны почти полностью будет разгромлена 10-я армия Западного фронта. 26 июня Белосток будет оккупирован фашистами, и все местные жители – евреи будут уничтожены гитлеровцами при активной помощи поступивших на службу оккупантам в полицию западноукраинских националистов.

Незаметно я задремал. Снился мне странный сон...

Я – маленький мальчик. Вместе с батей – машинистом, его помощником Василием и кочегаром дядей Петей мы едем в кабине паровоза. За окном проплывают знакомые с детства пейзажи – пригороды города Орла, где я родился и вырос. Белесое небо. Огромная черная птица стремительно догоняет паровоз. Василий интенсивно кидает уголь в бездонную и ледяную топку. Мне хочется крикнуть, чтобы он сначала развел огонь, а только потом начал топливо укладывать, но слова застревают в горле. Дядя Петя, с обнаженным торсом, покрытый толстым слоем черной пыли, словно шахтер, с помощью отбойного молотка рубит уголь в тендере, а потом кидает его в лоток. Отец ставит меня на свое рабочее место – с правой стороны кабины, а сам перебегает на левую сторону, распахивает дверцу и, высунувшись наружу, что-то пытается увидеть впереди. Я вижу, что стрелка манометра стремительно приближается к опасной черте. Давление в котле стремительно растет. В любой момент он может взорваться. Я тяну вниз рукоятку регулятора, но у меня не хватает сил. Пытаюсь позвать на помощь кого-нибудь из взрослых, но все они заняты своими делами и не обращают на меня внимания. Случайно я взглянул в окно и увидел, как огромная черная птица почти настигла наш паровоз. Внезапно она резко взмыла вверх, а затем, словно беркут, стремительно спикировала вниз...

Пронзительный свист и грохот взрывов. Сильный удар и толчок, словно поезд на большой скорости врезался в бетонную стену. Я стремительно падаю. Звон бьющегося стекла. Резкая боль от удара при падении на грязный пол вагона. Удушливый запах гари, смешанный с мазутом. Резкая боль, когда кто-то, пробегая мимо, случайно наступил мне сапогом на руку.