Исповедь моего сердца - [5]

престижные, без денег, переходящих из рук в руки, а также без клубных сплетен и слухов? У Шотландской Шапочки, кажется, распухло колено, а у Красавицы Джерси — колики. Колдун очень плохо начал сезон в Прикнессе, а владелец Полуночного Солнца слишком часто выставляет его на соревнованиях. У Метеора — трещинка на заднем левом копыте… или это у Ксалапы? А Сладенькая, говорят, в прошлом месяце в Белмонте была «напичкана кокаином по самую макушку» или одурманена каким-то слабым болеутоляющим из-за воспаления уха. Между жокеем Полуночного Солнца Пармели и Малышом Бо Тенни, выступающим на Ксалапе, продолжается жесткое соперничество. И со ставками творится нечто невообразимое: то фаворитом считается Мощеная Улица, то Ксалапа, то на Полуночное Солнце ставят по два к пятнадцати, то ставки на Свободный Час, принадлежащий ферме Хенли, падают до соотношения один к тридцати… Если характер ставок становился слишком уж эксцентричным — например, вдруг резко возрастало количество ставок на какую-нибудь «темную лошадку», отнюдь не числящуюся среди фаворитов, — судья-наблюдатель имел право объявить все ставки недействительными, перетасовать жокеев и отложить начало скачек на час, чтобы дать возможность всем желающим перезаключить пари, однако в этом случае все делалось в жуткой спешке, и большинство коннозаводчиков и игроков молили Бога, чтобы этого не случилось, ибо, если оставить в стороне превратности случая, чистопородная лошадь — это всего лишь лошадь, а исход скачек во многом зависит от жокеев.

(Хотя полковник уверял себя, что эти жокеи и это дерби будут безупречно честными.)

Принадлежал ли Уошберн Фрелихт, сидевший в собственной ложе своих хозяев Уорвиков, к той породе игроков, которые по мере приближения начала забегов становятся все более беспокойными, нервно жуют свои сигары, без конца поглядывают на золотые брегеты и лишь вежливо делают вид, что слушают, как оркестр вдохновенно исполняет «Голубой Дунай»? Сторонний наблюдатель не смог бы отличить едва заметные признаки, время от времени выдававшие особое знание ситуации, которым располагал этот благообразный господин в щегольской соломенной шляпе, с черной шелковой повязкой на левом глазу и тщательно подстриженной пегой бородкой, имевший вид самоуверенного патриция, от вполне понятного в ожидании начала соревнований волнения, которое испытывали остальные зрители. Сторонний наблюдатель мог бы предположить, что столь азартный игрок, как этот джентльмен с непроницаемой улыбкой, застывшей в серо-стальных глазах, с влажными белыми зубами и ярко-красными губами, поставил крупную сумму, вполне вероятно, на какую-нибудь «темную лошадку», но ему ни за что бы не догадаться, что на самом деле джентльмен этот тайно поставил 44 000 долларов из своих денег и денег своих клиентов на поджарого черного жеребца по имени Полуночное Солнце, чьи шансы должны были, по его подсчетам, составить соотношение девять к одному.

(То есть: если Полуночное Солнце выиграет дерби, а доктор Фрелихт надеялся, что так оно и будет, он, Фрелихт, получит от дюжины букмекеров и частных лиц, принимавших ставки, беспрецедентный выигрыш в 400 000 долларов, каковой будет в неравных долях поделен между ним самим и Уорвиками; доля Фрелихта, соответственно его скромному вкладу в 1000 долларов, будет наименьшей. А если Полуночное Солнце не оправдает астрологического прогноза доктора Фрелихта, если знаки зодиака подведут предсказателя, тогда доктор Фрелихт потеряет всего 1000 долларов, в то время как остальные 43 000 долларов составят потери Уорвиков — для них перспектива оказывалась куда более рискованной, поэтому Фрелихт о ней и думать не хотел.)

Нет, в его поведении никто не заметил бы и намека на волнение. Вульгарное волнение — удел остальной публики.

В тот безумный день дул порывистый холодный ветер, и высокие облака, словно парусные шхуны, стремительно неслись по синевато-серому, очень, очень высокому небу. А здесь, внизу, на далекой от вечности суетной земле, царило радостное столпотворение великолепных экипажей, сверкающих краской новеньких автомобилей, пеших зрителей, заполонивших узкие улицы и переулки, ведущие к беговым дорожкам полковничьего ипподрома. Вся клубная территория — террасы, газоны лужаек, тщательно подстриженные, словно крикетные поля, и окантованные кустиками рододендронов и красных гераней, и частные ложи, обшитые светлым деревом и украшенные искусной лепниной, — была забита разодетыми в пух и прах дамами и джентльменами. На главной трибуне, заново выкрашенной темно-зеленой краской, сидело шумное большинство зрителей-горожан. Так называемый же «простой люд» обеих рас устроился прямо на земле у кромки поля, на низких крышах строений и на склонах холмов, обрамлявших ипподром. Потому что в Чатокуа в день дерби все были страстными поклонниками скачек, и, сколь бы бедны ни были люди, как бы ни погрязли они в долгах, никто не мог отказать себе в удовольствии поставить последний доллар на одну из этих восхитительных чистокровных лошадок; даже детей захлестывала лихорадка азарта. Ибо любому человеческому существу свойственны слабости,