Исповедь любовницы Сталина - [49]

Пильняку можно простить любой комплимент. Мы лежим рядышком. Слабое покачивание лодки уютно нас баюкает. Легкие ночные звуки не мешают наслаждаться покоем. Почувствовала, как растет во мне умиление, радость бытия, захотелось распахнуть сердце для любви, отдать свои мысли, тело, жизнь…

— Я хочу вас, Верочка! трудно здоровому мужчине сдержать порыв, когда около него словно на подносе желанная женщина. — Пильняк вплотную придвинулся, его сильные руки коснулись моего тела.

— Боренька, не стоит нарушать идиллию и неповторимость сегодняшней ночи! Лучше что-нибудь расскажите! Вы так много знаете.

Здесь уместно привести устные, никогда не публиковавшиеся рассказы Бориса Пильняка.

«Я начал собирать материал о народниках, меня заинтересовала жизнь Плеханова (Бельтова). Георгий Валентинович — один из немногих бескомпромиссных русских интеллигентов, человек с энциклопедическими знаниями. В эмиграции он прожил целую эпоху — 38 лет, а умирать отправился в Россию, вероятно, трудно русскому человеку жить на чужбине. В Питере он пробыл недолго, поезда туда ходили с большими интервалами. На попутной грузовой машине я поехал в Петроград. Паломничество к Плеханову было несусветное. Со мной он говорил два часа, мысли и взгляды свои скрывать не умел и не хотел.

— Удивлен, что задаете глубоко осмысленные вопросы, — сказал Г. В.. — Я ведь отстал от России и совсем не знаю современных писателей, рожденных нашим смутным временем.

К моим прошлым привязанностям прибавилась еще одна: полюбилась крохотная книжечка стихов Анны Ахматовой «Четки». Послал ей благодарственное письмо, но не знаю, дошло ли. Почти все стихи из этого сборника знаю наизусть. У меня случайно оказалась только что вышедшая вторая книжка Ахматовой «Белая стая». Не задумываясь, подарил ее Плеханову.

— Весьма тронут, не хочу оставаться вашим пожизненным должником, завтра приходите пораньше, я приготовлю для вас любимые работы, написанные мною между 1906–1911 г.г.

Пришел в назначенный час, у Плеханова врачи, они настоятельно просят его не беспокоить. Г. В. меня узнал, попросил немного подождать.

— Заходите, пожалуйста, очень рад, что пришли. Налейте себе горячего чаю, кажется, на столике остались сухарики, немного меда, ломтик лимона. Не обессудьте, к сожалению, из провизии ничего больше нет, наступили ужасные времена, кончатся ли они когда-нибудь?

Осунувшийся, изнуренный болезнью, Плеханов голодал. Извинившись, я бегом помчался на рынок. На барахолке продал фамильные драгоценности: серебряный портсигар, бабушкино золотое кольцо, часы. У окрестных крестьян купил масло, яйца, молоко, творог, хлеб и немного мяса.

— Сегодня, Борис Андреевич, вы для меня сделали гораздо больше, чем Ленин, — с горькой укоризной проговорил Г. В., — и все вместе взятые товарищи большевики. Прошу вас о нашем разговоре нигде не упоминать, нынче время злобно-крутое. Войны и революции не считаются с жертвами. Вот вам на память мой скромный труд, книги «Генрик Ибсен», «Евангелие от дека-денса», «А. И. Герцен и крестьянское право». Александра Ивановича Герцена весьма почитаю, считаю его умнейшим писателем, замечательным мыслителем-фи-лософом, он намного выше стоит Горького, не переношу его придуманных героев. А. М. Горький личность сложная и довольно противоречивая, вот увидите, нрав писателя будет меняться по курсу…

Больной Плеханов уехал лечиться в Финляндию, в Териоки, через год его не стало. Георгия Валентиновича похоронили без особого шума на Волховом кладбище в Петрограде. Луначарский не нашел времени приехать на похороны.

Георгий Плеханов — сын помещика. Окончил военную гимназию, затем учился в горном институте. Богатые родственники обещали ему доходное место. 20-летний молодой человек принял активное участие в открытой политической демонстрации в защиту Чернышевского, стал народником, он энергично работает в организациях «Земля и Воля» и «Черный передел». В январе 1880 г. уезжает за границу. В эмиграции расцветает его всеобъемлющий талант философа, публициста, историка, писателя, журналиста. Он знакомится с Лениным, двойственность и догматизм которого быстро распознает.»

Борис Андреевич увлекся, только под утро мы вернулись на дачу. Его рассказ подробно записала в толстую клеенчатую тетрадь. Пильняка увидела во время ужина, мы с ним сидели за одним столом. Вид у него растерянно-взволнованный:

— Верочка, — спросил он, виновато улыбаясь, — вы не сердитесь за вчерашний вечер?

— Нет, Боренька, такие ночи оставляют в памяти глубокий рубец.

Из кармана замшевой куртки он достал письмо.

— Мария Павловна Чехова приглашает в Ялту. Хотите составить мне компанию?

Я вопросительно посмотрела на Пильняка.

— Мария Павловна изумительная женщина, она родная сестра А. П. Чехова. Во имя подвижнической любви к брату совершенно отказалась от личной жизни. Она пережила неудавшийся роман с художником Исааком Левитаном…

Лакоба устроил нам каюты «люкс» на пароходе «Красный Октябрь».

— Не понимаю, — сказал Пильняк, — и вряд ли пойму, почему «Октябрь» красный? Почему «красные» и «белые», а не «синие» и «черные»? Ни один учебник истории не освещает вразумительно этот вопрос, новые поколения не сумеют разгадать сложнейшую шараду эпохи.