Исповедь литературоведа. Как понимать книги от Достоевского до Кинга - [12]

И вот я подошёл к тому месту, где описывается, как герои перебирались через железнодорожный мост. К поездам у меня всегда было особенное отношение. Я люблю вокзалы, пыль тамбуров, запах креозота, люблю дыхание железнодорожных узлов, прерывистое, как у старого курильщика. Мне кажется, вокзалы – это лёгкие больших городов, это запах дороги, новых путешествий.

В школе нам промывали мозг критикой Виссариона Белинского. Тяжеловесность его суждений всегда меня отталкивала, а вот его мечты, мечты были прекрасны. Они были о железных дорогах и паровозах.

Ему было тридцать семь, он умирал от чахотки, захлёбывался кровью, смотрел в окно сквозь слёзы умиления и счастья на строящийся вокзал и видел, наверное, летящий по рельсам залитый солнечным светом паровоз, и чёрный дым, уползающий в ясное небо… И так светла была его мечта, столько юности и силы в ней.

Я и сам живу недалеко от железной дороги. Часто, когда была хорошая погода, я возвращался из школы пешком, поднимался на эстакаду, садился с книгой, смотрел на идущие вдаль в разных направлениях поезда, читал или слушал музыку. И в эти моменты чувствовал удивительное спокойствие. Все проблемы уносились в разные стороны по металлическим рельсам, и я понимал, сколько ещё дорог открыто передо мной. И главное: путешествие может начаться в любую минуту. Нужно только захотеть.

Я вспомнил эти свои ощущения, вспомнил, как перебирался на чердак в место своего уединения через пропасть по узкой балке, как колотилось моё сердце. И слова отзывались в сознании теперь совсем иначе. Они приобрели плоть, силу и стали частью жизни. Теперь я не просто читал текст, я как будто подглядывал за героями через замутнённое стекло сквозь время и пространство, и с каждым прочитанным словом очертания становились всё более отчётливыми.

Вслед за этим мозг мой будто электрошок пронзил, обострив все чувства до предела. Я услыхал шум летящего где-то самолета и даже успел подумать, как было бы замечательно оказаться там, на борту, сидя в мягком кресле у иллюминатора с бутылкой «кока-колы» и разглядывая блестящую, извилистую ленту незнакомой мне реки. Я видел каждую щепочку, каждое волоконце шпалы, на которую присел, а в уголке глаза поблескивал рельс, за который я все держался. Я отдернул руку – ладонь продолжала вибрировать, как будто тысячи мелких иголок пронзили одновременно нервные окончания. Слюна во рту приобрела вкус свернувшегося молока и стала какой-то наэлектризованной. Но самое ужасное то, что я не слышал приближающегося поезда, поэтому не мог понять, откуда он появится – сзади или спереди, и на каком он расстоянии. Это был поезд-невидимка, единственным признаком которого оказался дрожащий рельс. Перед глазами промелькнула жуткая картина: растерзанное тело Рея Брауэра, сброшенное в придорожную канаву. И нас ждет то же самое, по крайней мере, меня с Верном, а может, лишь меня одного. Мы сами заказали себе похороны.

Последняя мысль вывела меня из оцепенения, и я вскочил на ноги. Со стороны я был, наверное, похож на чертика из табакерки, но самому мне мои движения казались ужасно медленными, как при подводной съемке, когда кинокамера следит за водолазом, медленно поднимающимся на поверхность с глубины в пятьсот футов.

Однако на поверхность я так или иначе всплыл, стряхнув с себя оцепенение.

– ПОЕЗД!!! – не своим голосом заорал я и, окончательно выйдя из паралича, рванулся с места.

Голова Верна дернулась, словно от удара током. На лице его мелькнуло искреннее изумление, но, увидев, как я сломя голову перепрыгивал с одной шпалы на другую, он мгновенно понял, что это не шутка, и тоже бросился бежать, уже не смотря под ноги.

Неожиданно меня охватила какая-то глупая ненависть к Крису: этот хмырь уже был в безопасности. Я увидел, как он, далеко-далеко впереди, на противоположном берегу, склонился, чтобы пощупать рельс.

Моя левая нога вдруг провалилась в пустоту. Я выкатил глаза, неуклюже взмахнул руками, но тут же восстановил равновесие и опять помчался, теперь уже сразу вслед за Верном. Миновав середину моста, я, наконец, услышал поезд. Он приближался сзади, со стороны Касл-рока. Звук этот, поначалу низкий и невнятный, становился с каждой секундой громче, и уже можно было разобрать отдельно рев мотора и мерный, вселяющий ужас перестук колес по рельсам.

– А-а-а! – заорал Верн.

– Беги же, дьявол! – крикнул я, подталкивая его в спину.

– Не могу! Я боюсь упасть!

– Быстрей!

– А-а-а… КАРАУЛ!!!

Но он и в самом деле побежал быстрее. Его голая потная спина с торчащими лопатками мелькала у меня перед глазами, мышцы ходили ходуном, а позвонки то выпирали, то куда-то проваливались. Он, так же, как и я, не выпускал из рук свернутые в скатку одеяла. Вдруг он чуть-чуть не оступился, притормозил, и мне пришлось еще раз хлопнуть его по спине.

– Больше не могу, Горди! – взмолился он. – А-а-а… Мать твою!!!

– Быстрее, сукин ты сын! – взревел я, внезапно с ужасом ловя себя на мысли, что мне вдруг… начинает это нравиться.

Подобное ощущение я испытал только однажды, да и то когда напился в доску. Мне нравилось погонять Верна Тессио, словно теленка, которого ведут на бойню…