Исповедь графомана - [2]

По мере моего взросления менялись и темы моих следующих книг. Интерес к историческим романам у меня иссяк и я увлекся современной тематикой. В итоге в 1978 году на свет появился роман из трех (!) книг про моих одноклассников, про ВИА "Осколки радуги", который "лабал" музыку в родной мне школе N325 (кстати, одной из старейших в Москве). Название у книги было почти философское - "И был когда-то день...". Ничего общего с прошлой моей "литературой" она не имела и напоминала нечто среднее между "12 стульями" (моя любимая книга) и "Трое в лодке, не считая собаки". Об этом можно было судить хотя бы по эпиграфу: "Роман в жанре "обхохочешься", не выдвинутый на соискание Государственной премии, Нобелевской премии и даже премии многотиражной газеты "Даешь!" по весьма туманным соображениям".

В мае 1981 года закончилась моя мирная городская жизнь и я был призван в ряды Советской Армии. Полгода тянул лямку в учебке в Переславль-Залесском, затем полтора года служил в ракетных частях в Литве, в лесах под городом Таураге. Там ко мне пришло новое увлечение. В солдатской библиотеке я вдруг обнаружил книги о сталинских репрессиях, изданных в годы "оттепели" (в начале 60-х). До этого я краем уха слышал о Тухачевском, Блюхере, Мейерхольде, зверски замученных в сталинских застенках, а здесь оказались книги, где их трагическая судьба была описана в деталях. Напомню, на дворе стоял 1982 год, апогей "застоя", когда о сталинских репрессиях в официальной прессе вообще не упоминалось. В итоге из армии я вернулся обогащенный серьезными знаниями (привнз с собой целую папку, посвященную "культу личности"). Именно с этой папки и начался мой личный архив, который теперь насчитывает уж не знаю сколько десятков тысяч публикаций по разным сферам жизни (культура, политика, спорт и т. д.). Именно этот материал и стал основой для выхода в свет моих многочисленных "Хроник". Впрочем, не будем забегать вперед.

Параллельно увлечению историей (на этой почве я даже после армии поступлю на исторический факультет МОПИ), я продолжил свои литературные (или графоманские) опыты. Только теперь я решил уйти от эпических жанров и увлекся малыми формами, в частности - стихами. В армии их было написано мною около трех десятков. Темы были совершенно разные: о войне, о современности, даже пара-тройка политических. Но больше всего я любил писать юморные стишки, под любимого мною Владимира Высоцкого. В качестве примера приведу одно из таких, родившееся из под моего пера за два с половиной месяца до "дембеля" - 4 марта 1983 года. Название у него длинное: "Письмо крестьянина Ивана Запашного в Комитет советских женщин Валентине Терешковой".

Дорогая Валентина! Я пишу тебе письмо,

чтобы с тяжбой моей было все разрешено.

Я хотя мужик отменный и широк в плечах,

но беда пришла и ноне силы нет в руках.

Я буквально весь извелся, мне ни встать, ни сесть,

дети малые по лавкам плачут: "Тятя! Есть!"

Я ж от горя к "бормотухе", на работу - нет!

Помоги мне, Валентина, дай скорей ответ.

Время ноныче такое, славные дела,

наши шустрые ракеты - шмыг под облака.

И спортсмены, и поэты, да и прочий люд,

все хотят своей державе как-то подмогнуть.

И в то время как повсюду помощь делом, словом,

тут моя супруга Клавка блудит с Харитоном!

Валентина! Не брешу я! Не хочу я зла!

Я вчерась их обнаружил на задах двора.

Шел я мимо, слышу в сене переброс словами,

глядь, а он ее, бесстыдник, лапает руками.

Платье рядышком лежит, вот божуся вам,

лишь исподнее на ней прикрывает срам.

Харитон змеей обвил выступы ее,

а она сопит под ним и вторит: "Яще!"

Валентина, я не знаю, как бы вел себя,

муж ваш, если бы застал вас посередь двора,

и не просто нагишом, а в блудливой позе...

Извиняйте, если груб в этой своей просьбе.

Ну, а как извольте быть мужу и кормильцу,

если грудь твоей жены мнет чужое рыльце?

Если ты пришел домой после стольких дней,

глядь, жена лежит бревном и мужик на ней.

Вот и я тогда взревел, как ведьмедь в лесу,

гаркнул им обоим: "Встать! Смирно! Удавлю!"

Но, с собою совладав, и, сглотнув слюну,

я сказал ей: "Сука ты!" - и пошел в избу.

Я ведь чую это все с Клавкою не вдруг,

Степанида ей дала книжку "Милый друг".

Только как же в соцстране этакий обман?

Мало что там написал ентот Мопассан?

Эту книжку бы изъять, и подобно ей,

чтоб не портил зарубеж нашенских кровей,

ведь скотина Харитон тоже, небось, чтец,

на чужой жене теперь мастер и игрец!

Валентина, объясни, что же вы за племя?

Нет Христа на вас, иль в вас живо блуда семя?

Или только у моей нрав такой блудливый,

ведь, по правде, Харитон соплеист плешивый.

Я пишу тебе письмо, сам к скамье примерз,

на бумаге этой капли от мужицких слез.

Рядом малые шумят: "Тятя, мамка где?"

Валентина, подскажи, что ответить мне?!

Таких "писем" у меня было написано несколько и все они пользовались бешенной популярностью среди моих однополчан. Они прекрасно ложились под гитару и мы горланили их и даже тайком записывали на магнитофон. Если бы эти записи попались на глаза офицерам, нас могли ждать крупные неприятности, поскольку подобное творчество в те годы каралось весьма сурово. О чем говорить, если слушать записи Высоцкого в армии было запрещено. А тут какой-то солдат строчит песни на его манер, да еще всуе поминает Комитет советских женщин во главе с самой первой женщиной-космонавтом Терешковой. Но страха у меня не было абсолютно никакого и я кропал стихи направо и налево. Приведу еще одно, не менее юморное "письмецо", легшее на бумагу 24 марта 1983 года. Автором письма выступала та самая супруга Ивана Запашного Клавдия, которая блудила с Харитоном. Честно говоря, я не помню когда было написано это письмо - то ли до блуда, то ли после - всяком случае из него следовало, что в семье Запашных все "о' кэй". Клавдия писала его из Москвы, уда они с Иваном отправились за покупками. В роли адресата выступает та самая Степанида, которая снабжала Клавдию запрещенной литературой.