Исповедь гейши - [113]

— Ты охотно позволяешь американцам целовать себя. Я заметил это еще в Японии.

Я была в таком отчаянии, что ничего не могла возразить.

Кроме того, он во время моего отсутствия, когда я была занята в магазине, листал мою записную книжку. Увидев пометки типа: «Хилтон, 13 часов», «Отель Pierre, 18 часов», «Plaza, 15 часов», он заявил, что я наверняка встречалась там с американскими мужчинами.

Тогда уже и в Японии устраивались показы мод, однако они проходили пе в гостиницах, а, например, в концертном зале Ёмиури или токийском концертном зале Хибия. Даже когда я пыталась объяснить Macao, что в Америке ярмарки проходят в гостиницах и я там, у стендов, занималась рекламой по-английски товаров и их продажей, он не отступал. Он проявлял к тому же жестокость. Смотря в мое испуганное лицо, он брал с полки толстую книгу и бросал в меня или же бил меня по спине кожаным ремнем. Даже если было больно, я не издавала ни звука. Я не хотела, чтобы Роберт и его мать знали об этом. Когда же я просила его отпустить меня спать, поскольку я устала, он говорил:

— Я приехал ради мести и поэтому не позволю тебе спать.

Сегодня, в 1987 году, в Японии много говорится о насилии в семье, но оно было еще тридцать лет назад. Мой сын оказался здесь первопроходцем.

Каждую ночь он до самого утра ругал меня, я же извинялась и плакала. Я действительно боялась его.

— Прости меня, прости. Мне завтра нужно утром идти к себе в магазин, позволь мне поспать. — Без всяких на то оснований я просила прощения и умоляла оставить меня в покое.

Порой он внезапно покидал дом. Японского подростка, не знающего английского и самого города, бродящего по улицам посреди ночи, естественно, забирала полиция. В своем собственном доме мне это было бы не так важно, но мы ведь снимали жилье… Нервы мои были напряжены до предела. После я разыскивала его и силой приводила домой или же до самого рассвета поджидала у дверей.

Не имея возможности нормально выспаться и из-за беспрерывной работы, я таяла на глазах. Щеки втянулись, и мой исхудалый вид пугал даже меня.

В это время в Нью-Йорк приехала Иида Миюки. Мы возили ее на машине Роберта, и я рассказала ей, что мой сын теперь здесь. Затем мы взяли его один раз с собой. Она очень хотела его видеть, и я полагала, что Macao также будет рад встрече. Но он молчал как рыба, все время не покидал машины и не отвечал, когда с ним заговаривали.

Даже Роберт пытался развеселить его, но ничего не вышло. Сама бы я все это стерпела, но мне было невыносимо стыдно перед другими и хотелось от стыда провалиться сквозь землю. Естественно, госпожа Иида поинтересовалась, что стряслось с моим сыном. Я постаралась отговориться тем, что у него якобы из-за незнания английского языка сдали нервы.

Тем временем он пошел в среднюю школу Джона Дж. Несмотря на языковые трудности, Macao получал хорошие оценки. Его имя было первым в списке, приводимом в стенной газете. Хотя эта идиллия длилась недолго, но, невзирая на его вечное недовольство, это было многообещающее начало…

— Меня злит, когда ученики и ученицы ходят обнявшись и целуются, — ворчал он, к примеру. Здесь я была бессильна…

Цель, ради которой я так надрывалась, а именно забрать сына в Америку, в итоге обернулась неудачей. Я думала о его будущем, но не рассчитывала, что он так сильно возненавидит меня. Главной причиной такой ненависти был, очевидно, мой отказ вернуться после смерти мамы с бабушкой в Японию.

Однако кое-что я никак не могла понять. Во второй части, где повествуется о послевоенном времени, об этом уже говорилось. Дело касается отца мальчика. Во время войны я за шесть лет не получила от него ни гроша и сама заботилась о матери, бабушке и сыне. Я не стала убивать себя и сына, но работала не покладая рук. Я, как верная жена, ждала возвращения мужа, но когда тот наконец объявился, оказалось, что он женился и у него на руках были две маленькие девочки почти одного возраста с моим сыном. Но мой сын вовсе не обвиняет отца, который из-за своего безответственного поведения был истинным виновником наших бед.

Он никогда не осуждает поведение своего отца и даже сегодня хвастается тем, что тот стал ректором университета и награжден орденом. Самое печальное состоит в том, что его отец, хотя Macao уже несколько раз приходил к нему, из-за своей нынешней жены не желает его видеть. Он ради него даже палец о палец не ударил.

Почему мужчины допускают столь ужасные вещи? Как вообще возможно, чтобы женщину так оскорблял собственный сын? Себялюбие японских мужчин, по-видимому, уже заразило и этого шестнадцатилетнего подростка.

Однако вернемся к нашему повествованию. Невыносимое положение сохранялось, и, хотя я ночами держала себя в руках, все же окружающие кое-что замечали.

Мать Роберта посчитала, что у Macao психическое расстройство, и предложила показать его врачу.

Американцы при каждом душевном кризисе идут немедленно к психиатру. Для них обращение к врачу в случае каких-то внутренних неполадок представляется вполне обычным делом. Но я попросила с этим подождать и объяснила душевную неуравновешенность Macao опять же незнанием английского языка.