Исповедь гейши - [102]

Даже в Америке японцы мелочны и придирчивы в своем поведении. Это удивило и Джека: «Японцы всегда столь чувствительны? »

То, что я позволила вольность с платком, имеет свою предысторию. В десять лет меня учила танцевальной пьесе «Рокудан» наставница Нисикава Сэн-со. Она танцевалась в сопровождении кото с платочком для чайной церемонии в руке. Так что я совсем не намеревалась отвечать на вопросы, держа подобный платок в руке. И когда меня упрекнули, что я оскорбила искусство чайной церемонии, мне было очень больно.

Все же меня хорошо принимали на таких шоу. Они позволили мне посылать деньги семье и оплачивать небольшую комнату, что я снимала на Уэст-Энде. Постепенно я стала ощущать, что начинаю осваиваться в Америке.

Со своей домохозяйкой госпожой Даймонд я с утра до вечера разговаривала лишь по-английски, что мне очень помогало. Поскольку миссис Даймонд с дочерью ни слова не понимали по-японски, нам волей-неволей приходилось изъясняться по-английски, и я многое тут для себя почерпнула.

Миссис Даймонд была англичанкой, ее покойный муж — евреем. Он не настаивал, чтобы та перешла в иудаизм, так что она осталась христианкой. От нее я многое узнала об американских нравах и обычаях, как там проводят обряды крещения, свадьбы и похорон.

Поскольку в Америке существуют различные религиозные конфессии, некоторые обряды разнятся здесь даже от семьи к семье. Для японцев все христиане на одно лицо, но в Америке мне стало ясно, что католики, протестанты, методисты или иудеи придерживаются разных обычаев.

Многие японцы так никогда и не бывали на американской свадьбе, похоронах или отпевании, хотя прожили в Америке по десять или пятнадцать лет. Я же по возможности посещала многие свадьбы и похороны. Каждая семья проводила их по-своему, в соответствии с вероисповеданием. Многим из того, чему я научилась там, я обязана миссис Даймонд.

Я трудилась не покладая рук. Оглядываясь назад, я просто диву даюсь, что мне с такой легкостью удавалось находить одну хорошо оплачиваемую работу за другой. Своим умением носить японскую одежду и неплохим английским я обязана тому обстоятельству, что была некогда гейшей. На ярмарках и приемах меня ценили и любили присутствующие там замужние женщины и их дочери за мое умение поддерживать беседу, когда мои шутки и меткие словечки приводили в смех всех американцев.

Я только начинала входить во вкус нью-йоркской жизни, когда на меня свалилась неприятность. Управляющий японской организации, который постоянно оказывал мне поддержку, вернулся в Японию, и на его место прибыл новый человек. Этот управляющий, Т., был большой шишкой в промышленных кругах области Кансай.

Он тоже оказался очень милым человеком небольшого роста, довольно любезным и вызывающим доверие. Но вот его жена! На вид ей было чуть более пятидесяти, волосы у нее были почти седые. По какой-то причине она возненавидела меня, хотя мы ни разу не встречались, так как она всегда жила в Кансай.

На приеме, устроенном в честь нового управляющего, она неожиданно обратилась ко мне как можно громче:

— Ваше кимоно восхитительно. Чувствуется изысканный вкус. Вы надевали его и на приемы, когда были гейшей?

Я была поражена, поскольку мы совершенно не знали друг друга, и я как можно вежливей представилась седовласой даме:

— Да вы же супруга нашего управляющего. Я лишь недавно познакомилась с ним и надеюсь, что мы сработаемся. Очень рада знакомству.

Но вышло еще хуже.

— Очень смело с вашей стороны разгуливать по Пятой авеню в японском кимоно.

— Будучи японкой, я не держу у себя платья западного образца, — парировала я.

С этого дня она стала изводить меня. В Нью-Йорке было очень мало японок, и я постоянно встречала их на всевозможных приемах. Ее, разумеется, тоже приглашали на приемы, устраиваемые по случаю закрытия ярмарок, где я работала.

— Вы были гейшей, а так хорошо говорите по-английски. Возможно, этому вас обучил какой-нибудь американский приятель? — громко спросила она.

Вероятно, она говорила подобные вещи потому, что хотела непременно скомпрометировать меня. Я и не собиралась ни от кого скрывать, что была некогда гейшей. Но ее намек, что я английскому, должно быть, научилась у своего американского бой-френда, переполнил мою чашу терпения. Я не спала, когда другие отдыхали, чтобы учиться. И теперь слышать, как тебя называют американской подстилкой, — это приводило меня в ярость. Но она все же была высокопоставленной дамой. Я не могла понять, почему человек, которого я до сих пор совсем не знала, видит во мне врага. Несмотря на всю свою злость, у меня не было никакой возможности поквитаться.

На следующий день после достопамятного приема руководитель отдела рекламы посочувствовал мне:

— Госпожа Т., сдается, взяла вас в оборот. Другие служащие стояли рядом и ободряюще улыбались мне, и я ощутила, что все они приняли близко к сердцу произошедшее и хотели бы сказать что-то в утешение.

— Я не понимаю, почему она должна говорить другим, что я была гейшей, хотя меня совершенно не знает. Порой она позволяет себе недопустимые вещи. Но почему? — спросила я.

— Не берите в голову, Кихару. Она славится своим злым характером, — ответил господин К. Ответственныи за рекламу и другие служащие со смехом стали рассказывать мне, что же случилось с этой дамой.