Исповедь Дракулы - [25]

– Ваш отец предал вас. Он вероломно нарушил договоренности с Османской империей и пусть не лично, но участвовал в очередном походе крестоносцев, послав им на помощь отряд во главе со своим старшим сыном. Теперь вы уже не гости султана, а его пленники, с которыми он будет распоряжаться по законам военного времени.

Только спустя несколько лет Влад узнал, что пока они с Раду спокойно жили в Адрианополе, крестоносцы, во главе с королем Польши и Венгрии Уласло I, Яношем Хуньяди и кардиналом Чезарини предприняли новый поход против османов, нарушив подписанный ими же самими всего несколько месяцев назад мирный договор. Ватикан был недоволен половинчатыми итогами кампании и устами Чезарини начал призывать к возобновлению военных действий. У кардинала нашлось много сторонников, и христианская армия направилась к Варне. Узнав о вероломном нарушении Сегедского договора, Мурад пришел в ярость и, отказавшись от уединения отшельника, вновь возглавил османскую армию, намереваясь покарать клятвопреступников. Сражение при Варне оказалось роковым для христиан – крестоносцы были разбиты, король Уласло I и кардинал Чезарини погибли, а Хуньяди бежал.

Тень трагедии накрыла и второго сына валашского князя Дракула. Вряд ли кто-то осмелился бы тронуть Раду, ставшего фаворитом султана, а для Влада начались тяжелые времена. Вернувшись в Эгригез, он постоянно слышал угрозы о том, что его собираются убить или ослепить, условия жизни в крепости стали намного хуже и напоминали тюремные. Княжеский сын был всего лишь разменной картой в политической игре, Влад понимал это, но все же обида переполняла сердце, – он не был виновен ни в чем, не нарушал никаких законов, вначале покорно исполнял волю отца, затем – султана, а с ним обращались словно с преступником. Тот же самый начальник крепости Эгригез Юсуф-бей, прежде такой радушный и добрый, переменился, относясь к заложнику как к личному врагу. Когда он осмелился впервые ударить Влада, юноша остолбенел от гнева и удивления, но потом это стало уже привычным. Жизнь качалась как качели, и отношение к сыну валашского князя менялось в зависимости от политической ситуации. Дракул сохранял нейтралитет, – и условия жизни Влада улучшались, он вновь продолжал обучение, совершенствуя свои знания в военном искусстве, стоило князю предпринять новый поход против османов, – и его сын превращался в бесправного пленника, терпевшего побои, голод и унижения. Люди, окружавшие Влада, не испытывали к нему зла, но заложник не сомневался, что они в любой момент могут перерезать ему горло или, выколов глаза, набить глазницы раскаленными угольями. Однако, если где-то там, в Адрианополе, султан менял гнев на милость, палачи становились приветливы и вели себя так, словно были давними друзьями. К такой жизни можно было привыкнуть, смириться с резкими переменами судьбы, если бы не одно обстоятельство, – все чаще поднимался вопрос об отречении от православной веры, и постепенно это становилось главным условием сохранения жизни заложника. Влад по-прежнему отвечал отказом, но хорошо понимал – очень скоро хрупкое равновесие нарушится и придет время окончательного выбора. Сын князя перестал быть ребенком, податливой глиной, из которой могли лепить все что угодно. Дракула никогда бы не выбрал ислам, предпочтя предательству веры смерть. Это знали и он, и его мучители.

Но летом сорок седьмого года пленник почувствовал дуновение свободы. Из Валахии пришли хорошие вести – Дракул заключил новый мирный договор с Портой, его сыновей перестали называть заложниками, и впервые за несколько лет Влад позволил себе мечтать о возвращении домой. Это была несбыточная, фантастическая и завораживающая мечта. Дракула запомнил как в один из тех, наполненных ожиданием дней ему пришла в голову мысль, что над всем миром раскинулось одно голубое небо и, может быть, кто-то в Валахии сейчас смотрит, запрокинув голову в небесную синь. Тогда мечтатель даже не обратил внимания на подошедших к нему людей и, лишь почувствовав железную хватку их рук на своих плечах, понял, что ошибся, надеясь на счастливое завтра.

О том же, что последовало за осененным призрачной надеждой днем, Дракула предпочитал не вспоминать. Зачем? Разве отличалась турецкая темница от венгерской, а одни палачи от других? Можно исповедовать разные религии, говорить на разных языках, но искусство причинять боль ближнему по сути одинаково повсюду. Влад видел как пытают и казнят в турецких застенках, сам испытывал страдания, познав страх ожидания расправы и боль, причиненную палачом. Он узнал, как сжимается в одну точку целый мир, когда постоянно, час за часом, день за днем угасают мысли и желания и все сводится к одному короткому слову «нет», которое пересохшие губы повторяют как молитву, а мозг почти не понимает смысла сказанного. Он узнал, что испытывает человек, когда от боли не хочется жить, смерть кажется спасением, а само время становится палачом, до бесконечности растягивая мучения. Влад прошел этот путь, хотя порой ловил себя на мысли, что подобная стойкость не более чем нелепое, неразумное упрямство, он, вопреки всему, продолжал упорствовать, стараясь не думать о том, что ждет его на следующий день.