Исповедь - [64]
Только когда-нибудь, когда захочется писать, когда не скучно и все такое… Все, что есть в В<естнике> Теос<офии>>[123], я читала, а «Декламатора»>[124] нет; многие из стихотворений, кот<орые> есть у Марго>[125], я знаю уже, и они у меня есть.
Да, я слишком много бываю в себе, это выходит непроизвольно; я целую неделю лежала, одна; было страшно жарко, и из города пришли злые вести — у меня хлынула кровь горлом, и я лежала, нельзя было даже двигать пальцами, можно было только думать. Теперь не так; я много занимаюсь и гуляю, читаю все, что не дает мне думать. В моем дне много ритма.
Где же мне жить, как не здесь? Я такая же, как и они. Смерть тоже ходит около меня, но они ее боятся, а я нет — и потому она не властна надо мной. Здесь рядом санатория, и в ней я лечусь — оттого я и здесь.
Здесь страшно и безнадежно.
Здесь не только ждут смерти, здесь еще плачут о жизни, и она сюда приходит, принимая странные, едкие формы. И от невозможности восприятия ее, плачут целые ночи; нужно долго гладить руки и говорить печальные слова о Радости, чтобы перестали. И то ненадолго. Но во мне самой, наряду с тоской, есть Радость, я могу слушать жизнь, и мне не так трудно.
У меня есть книги, сирень, ко мне приходят Ваши письма.
Дмитриева.
20 июля — 2 Авг<уста>
Halola
Я очень много читала это время, очень много — запоем. Читала, не видя лиц кругом, с утра до вечера.
Читала Ницше, Достоевского, Штейнера>[126], Безант, Библию, Бальмонта, Сер<гея> Трубецкого и По. И были такие полные, солнечные дни; один день уходил за другим, давая какую-то стройную, сверкающую нить.
Дни, кот<орые> я читаю все, м<ожет> б<ыть>, лучшие во мне — п<отому> ч<то> я тогда творю то, что я читаю; иногда бывает такой восторг, что оставляешь книгу и закрываешь глаза.
Теперь прошли эти дни, но они вернутся. Так хорошо, точно сама Жизнь смотрит.
Представление о Вас у меня связано с васильками и са<п>фирами>[127]; и Ваши конверты мне будят эти образы. У меня теперь есть в душе много слов, которые я потом скажу Вам, — так хорошо, что Вы есть; если бы Ваши слова умерли в книгах, и если бы я читала их, то в них не было бы запаха каких-то пряных, грустных лесных трав, и я бы не поняла их сердцем. М<ожет> б<ыть>, Ваши слова и больше Вас, но если бы в них не было Вас, то они не шли бы в сердце.
Я, наверное, очень скоро уеду отсюда — мне хуже делается; я поеду домой, легче станет в комнате с моими вещами. За это лето я почти ничего не сделала из того, что хотела, болезнь мешала мне, но зато многое во мне уяснилось, и лето дало много покоя.
Внешне этой зимой моя жизнь очень изменится, она будет гораздо тяжелее, я буду много работать>[128], а, наверное, это трудно, я раньше никогда много не работала; но я этому тоже рада, я хочу полной усталой зимы.
Вы вернетесь в Россию в Петербург или только будете в нем проездом?
Я хотела бы, чтоб Вы были в Петербурге — так мне нужно, и так будет легко. Знаете — у меня какое-то к Вам мистическое чувство: Вы>[129] заставили белого человека показать мне лицо, и вот теперь, когда он ушел надолго, остались Вы.
М<ожет> б<ыть>, не нужно говорить это? Но думаю, Вы знаете уже это. А Вам не станет трудно от того, что нет «Руси»>[130]? Вам больно оставлять Париж? Я бы тогда не хотела.
Мне грустно уходить от этого письма. С Вами — тихо.
Е<лизавета>.
19 сент<ября>
2 окт<ября>
<1908> Петер<бург>
Я недавно была у Каменской>[131] — Вы ее знаете; какое у нее странное лицо и странный взгляд — помните их? Я была у нее и думала тоже об Иуде — я много о нем думаю; все, что Вы узнаете о нем — Вы напишите мне — хорошо? Ту легенду, связанную с Notre-Dame, кот<орую> Вы говорили мне весной, я нашла недавно в «
Оттого и посылаю. Вы теперь сами видите Марго, и знаете какая она.
Если можно, напишите мне поскорее; все время так грустно и пусто на душе, хочется, чтобы Вы говорили. У Вас тихий и ласковый голос. Вам хорошо? Иногда думаю, что в январе Вы приедете — и я Вас увижу, но до этого еще много месяцев, и я не знаю, что они мне скажут. На столе у меня белые астры, точно звезды.
13 октября
1908 года Петербург
Уже очень давно от Вас нет писем, очень. Теперь мы пишем друг другу полуоборванные письма, останавливаемся на полусловах, у меня такое чувство.
