Исповедь - [22]

             И мое на устах ее имя,

             Обо мне ее скорбь и мечты.

             И с печальной каймою листы,

             Что она называет своими,

             Затаили мои же мечты.

И мой дух ее мукой волнуем…

Если б встретить ее наяву

И сказать ей: «Мы обе тоскуем

Как и ты, я вне жизни живу», —

И обжечь ей глаза поцелуем.

ЧЕТВЕРГ

Давно, как маска восковая,

Мне на лицо легла печаль…

Среди живых я не живая,

И, мертвой, мира мне не жаль.

И мне не снять железной цепи,

В которой звенья изо лжи,

Навек одна я в темном склепе,

И свечи гаснут… О, скажи,

Скажи, что мне солгал Учитель,

Что на костре меня сожгли…

Пусть я пойму, придя в обитель,

Что воскресить меня могли

Не кубок пламенной Изольды,

Не кладбищ тонкая трава,

А жизни легкие герольды —

Твои певучие слова.

RETRATO DE UNA NINA

В овальном зеркале твой бледный вижу лик.

С висков опущены каштановые кудри,

Они как будто в золотистой пудре.

И на плече чернеет кровь гвоздик.

Искривлены уста усмешкой тонкой.

Как гибкий лук, изогнут алый рот;

Глаза опущены. К твоей красе идет

И голос медленный, таинственно незвонкий.

И набожность кощунственных речей.

И едкость дерзкая колючего упрека,

И все возможности соблазна и порока.

И все сияния мистических свечей.

Нет для других путей в твоем примере,

Нет для других ключа к твоей тоске,

Я семь шипов сочла в твоем венке,

Моя сестра в Христе и Люцифере!

ИСПОВЕДЬ

В быстро сдернутых перчатках

Сохранился оттиск рук,

Черный креп в негибких складках

Очертил на плитах круг.

Я смотрю игру мерцаний

По чекану темных бронз

И не слышу увещаний,

Что мне шепчет старый ксендз.

Поправляя гребень в косах,

Я слежу мои мечты, —

Все грехи в его вопросах

Так наивны и просты.

Ад теряет обаянье,

Жизнь становится тиха, —

Но так сладостно сознанье

Первородного греха…

ПРЯЛКА

Когда медведица в зените

Над белым городом стоит,

Я тку серебряные нити,

И прялка вещая стучит.

Мой час настал, скрипят ступени,

Запела дверь… О, кто войдет?

Кто встанет рядом на колени,

Чтоб уколоться в свой черед?

Открылась дверь, и на пороге

Слепая девочка стоит;

Ей девять лет, ресницы строги,

И лоб фиалками увит.

Войди, случайная царевна,

Садись за прялку под окно;

Пусть под рукой твоей напевно

Поет мое веретено!

…Что ж так недолго? Ты устала?

На бледных пальцах алый след…

Ах, суждено, чтоб ты узнала

Любовь и смерть в тринадцать лет.

ЗЕРКАЛО

Давно ты дал в порыве суеверном

Мне зеркало в оправе из свинца,

И призрак твоего лица

Я удержала в зеркале неверном.

И с этих пор, когда мне сердце жжет

Тоска, как капли теплой алой крови,

Я вижу в зеркале изогнутые брови

И бледный ненавистный рот.

Мне сладко видеть наши лица вместе

И знать, что в этот мертвый час

Моя тоска твоих коснется глаз,

И вздрогнешь ты под острой лаской мести.

БЛАГОВЕЩЕНИЕ

О, сколько раз в часы бессонниц,

Вставало ярче и живей

Сиянье радужных оконниц

Моих немыслимых церквей.

Горя безгрешными свечами,

Пылая славой золотой,

Там под узорными парчами

Стоял дубовой аналой.

И от свечей и от заката

Алела киноварь страниц,

И травной вязью было сжато

Сплетенье слов и райских птиц.

И, помню, книгу я открыла

И увидала в письменах

Безумный возглас Гавриила:

«Благословенна ты в женах!»

САВОНАРОЛА

Его египетские губы

Замкнули древние мечты,

И повелительны и грубы

Лица жестокого черты.

И цвета синих виноградин

Огонь его тяжелых глаз;

Он в темноте глубоких впадин

Истлел, померк, но не погас.

В нем правый гнев рокочет глухо,

И жечь сердца ему дано:

На нем клеймо святого духа —

Тонзуры белое пятно…

Мне сладко, силой силу меря,

Заставить жить его уста,

И в беспощадном лике зверя

Провидеть грозный лик Христа.

РАСПЯТИЕ

Жалит лоб твой из острого терния

Как венец заплетенный венок,

И в глазах твоих темные тени.

Пред тобою склоняя колени,

Я стою, словно жертва вечерняя,

И на платье мое с твоих ног

Капли крови стекают гранатами…

Но никем до сих пор не угадано,

Почему так тревожен мой взгляд,

Почему от воскресной обедни

Я давно возвращаюсь последней,

Почему мои губы дрожат,

Когда стелится облако ладана

Кружевами едва синеватыми.

Пусть монахи бормочут проклятия,

Пусть костер соблазнившихся ждет, —

Я пред Пасхой, весной, в новолунье

У знакомой купила колдуньи

Горький камень любви — астарот.

И сегодня сойдешь ты с распятия

В час, горящий земными закатами.

УМЕРШЕЙ В 1781 ГОДУ

Во мне живет мечта чужая,

Умершей девушки — мечта.

И лик Распятого с креста

Глядит, безумьем угрожая,

И гневны темные уста.

      Он не забыл, что видел где-то

      В чертах похожего лица

      След страсти тяжелей свинца

      И к отроку из Назарета

Порыв и ужас без конца.

И голос мой поет, как пламя,

Тая ее любви угар,

В моих глазах — ее пожар,

И жду принять безумья знамя —

Ее греха последний дар.

«Из полнозвучной старой меди…»

Из полнозвучной старой меди

Свое пророчество ты слил,

Ты говорил мне о победе,

О дерзновенье слабых сил.

Не на меня, а вдаль куда-то

Смотрел печальным взглядом ты,

Ты видел алый свет заката

За гранью жизненной черты.

И с этим грустным ясным взглядом

О, нет, ты не был вестник зла.

И если я не встану рядом

С тобой, чтоб нить найти узла,

То все ж святым воспоминаньем

В душе останется всегда —

Твой рот, подернутый страданьем,

И глаз глубокая вода.

ПРОРОК

Он раскрывает.

Он пришел сюда с Востока,

Запыленным плащом одет,

Опираясь на жезл пророка,