Испорченные дети - [69]

Тетя Эмма даже задохнулась от любопытства.

- Но какое ремесло?

- Он будет директором фабрики,- ответил дядя.

- Все зависит от того, какая фабрика...

- Совершенно верно, дорогая!

- А какая же именно?

- По стрижке мехов.

После краткого молчания, вернее, даже оцепенения, раздался дружный крик. Среди общего гула выделился голос тети Эммы, заявившей, что это мерзость.

- А что же это за штука такая будет? - осведомилась на своем жаргонном языке тетя Жюльена.

- Во всяком случае, это мерзость! - повторила тетя Эмма, повысив голос.- Уж поверьте мне!

Дядя снизошел до комментариев.

- Если, скажем, кроличья шкурка недостаточно высокого качества, чтобы идти на меховые поделки...

- Имитация! - взвизгнула тетя Эмма.

- ...в таких случаях шерсть срезают и делают из нее фетр, а самую мездру пускают на изготовление желатина.

- Ох! - воскликнула тетя Эмма, брезгливо сморщив лицо. - Час от часу не легче. И Франсуа будет заниматься также и мездрой?

- Можешь не сомневаться! Использование всех отходов будет рационализировано и поставлено на широкую ногу. Но важно другое: как можно взяться за такое дело?

Тетя подняла руку, желтую руку, схваченную черным креповым манжетом, и изрекла:

- Когда речь идет о том, чтобы заработать деньги, нынешние молодые люди окончательно теряют стыд! - и довольно некстати процитировала: - Sic transit gloria mundi* {Так проходит мирская слава - лат.}.

Хоть и умудренная долгим опытом, я не выдержала и, улыбнувшись, вмешалась в разговор:

- А не чересчур ли мы щепетильны?

- Так я и знала! - воскликнула тетя Эмма.- Странно было бы, если бы ты не возразила!.. Когда ты пойдешь смотреть его фабрику, постарайся, чтобы твое обоняние не оказалось чересчур щепетильным.

Мама громко рассмеялась.

- В конце концов, - продолжала я,- не нам бросать в Франсуа камень.

- Будь добра, объясни, почему не нам? Значит, по-твоему, биржевые операции - менее почетное занятие, чем сбор кроличьих шкурок?

- Нет, нет... Но ведь у нас было гуано...

- Ну и дрянь ты несешь, - воскликнул дядя.

- Она меня с ума сведет, - простонала тетя Эмма.

И мама в трогательном согласии с остальными:

- Фердинанд, может быть, ты усмиришь свою дочь?

Наши никогда не могли спокойно слышать даже самой невинной шутки насчет гуано. То, что граф Клапье, отец бабуси, владелец островов Чинча, за десять лет сумел нажить на гуано в пятидесятых годах прошлого века огромное состояние, - это превосходно, но к чему вспоминать об этом?

- Впрочем, твои остроты как всегда неуместны, - подхватила тетя Эмма. - Наша семья издавна владела землей. Я надеюсь, тебе это известно и тебя это не огорчает? Дедушка владел островами в районе Ики в Перу; надо полагать, там тоже была земля. Случилось так, что там стали заниматься гуано, как в другом месте занимаются каменным углем или рожью. Вот и все! Что за глупости!

- А главное, при чем тут манипуляции с органическими веществами, до которых не побоялся унизиться этот молодой человек? Какое тут может быть сравнение! - подхватил дядя.

- Вот увидишь, - заявила тетя в черном, - уж поверьте моему нюху, он непременно разорится.

- Точно, - подтвердила тетя в фиолетовом, - боюсь, как бы он не поплакал.

- Жюльена!

И тетя Эмма стукнула ладонью по столу, призывая родственницу к порядку.

- Я хотела сказать, как бы он не наплакался, - поправилась тетя Жюльена.

- Вернее, не пришлось бы ему плакать! Дорогая моя Жюльена, как ты все-таки странно выражаешься.

В столовую вошел слуга.

- Мадемуазель Агнессу просят к телефону.

- А кто просит? - осведомилась я.

- Прошу прощенья, телефонистка просит лично мадемуазель к телефону. Звонят из Гавра.

Я поднялась и быстро вышла из комнаты. Никто, казалось, даже не заметил моего ухода. Им хватало забот с этим Гуйю.

- Алло? У телефона мадемуазель Агнесса Буссардель?

- Да, это я.

- Не отходите от аппарата. С вами будет говорить из Гавра мсье Келлог.

Я без сил опустилась на стул.

- Хелло, Эгнис!

Итак, мне суждено было вновь его увидеть. Сначала я увидела его глаза.

Поезд медленно прошел мимо меня, и сквозь вагонное стекдо я заметила антрацитово-черные, блестящие глаза моего американского друга. Он меня тоже заметил; тут я увидела его улыбку. Темные губы приоткрылись, обнажив два ряда блестящих зубов; я с трепетом узнала ложбинку между двумя передними резцами.

Он спрыгнул на перрон. Он снова ворвался в мою жизнь.

- Agniss! I'm so glad to see you! You look marvellous! {Эгнис! Я так рад вас видеть! Вы чудесно выглядите! - англ.}

Он даже не дал себе труда заговорить по-французски. Я ответила ему на его языке. И все началось сначала.

Я повела Нормана к выходу. Однако казалось, что это он меня ведет. Свободной рукой он схватил мою руку выше локтя. Прижал меня к себе, защищая от вокзальной толкотни. Я вспомнила свой собственный приезд несколько месяцев назад. Этот же перрон, эту же суматоху, в которой мне чудилось что-то враждебное. А ведь тогда рядом шел мой брат, и он не взял меня под руку.

Сейчас тепло Нормана проникло даже сквозь рукав пальто, коснулось меня.

- Такси? - спросил носильщик, который, услышав нашу английскую речь, счел необходимым упростить свой словарь.