Испорченная женщина - [23]

Вернувшись домой к пяти часам вечера, Катрин выглядит немного успокоившейся. Анриетта оставила почту на кухонном столе и принесла Катрин поднос с едой прямо в кровать. Потом она убирается в комнате хозяйки, проветривает и моет ванную. Катрин нравится чувствовать у себя на лице мягкие лучи солнца. Она вспоминает нежность Оливье, который за несколько часов сумел приглушить ее тревогу. Она наконец соглашается поесть пармской ветчины с зеленым салатом, которые приготовила Виржини.

Пока Анриетты не было дома, Виржини с Тома занимались ужином, состоявшим в основном из мясного ассорти. Дети очень обрадовались, увидев, что матери наконец-то стало лучше. Они поочередно заходят к ней в комнату, и, когда Виржини приносит обратно поднос с пустыми тарелками, на ее лице сияет улыбка. Тома сменяет ее у постели матери. Но когда они с Анриеттой возвращаются на кухню, то неожиданно застают Виржини в слезах. Лицо ее перекошено от ненависти и с трудом сдерживаемой ярости.

– Что стряслось с нашей куколкой? – спрашивает Анриетта. – Надеюсь, ты не пересолила салат? Папа не любит, когда кладут слишком много соли!

– Перестань разговаривать со мной, как с ребенком! Я тебе не куколка! – пронзительно кричит Виржини и выбегает, громко хлопнув дверью.

– Ну и денек! Ты случайно не знаешь, что с твоей сестрой? – Анриетта поворачивается к Тома, но тут ее взгляд падает на оставленную на столе стопку писем.

– Положи на место! – резко произносит она, заметив, что в одной руке Тома держит открытый конверт, а в другой – листок бумаги, содержание которого он внимательно изучает. – Тебя это не касается!

– Я не совсем в этом уверен… Ты хоть знаешь, что делаешь, Анриетта?

– Я выполняю свой долг! Марш отсюда! – заявляет Анриетта безапелляционным тоном, который всегда действовал на детей сильнее, чем увещания матери. Тома с обидой смотрит на нее и выходит, опустив голову, словно ребенок, которого только что наказали.

Мне хотелось остаться наедине со своей печалью. Я говорила с ним, как с маленьким ребенком… Я вложила листок в конверт, даже не посмотрев, что там написано, и сунула письма из магазина Мадам в карман фартука. Конечно, мне стоило бы прочесть то письмо, но это выше моих сил – я никогда не рылась в вещах Мадам. Для меня это недопустимо! Насколько я привыкла всегда держать ушки на макушке, настолько и глаза – закрытыми. Себя не переделаешь. Три поколения гувернанток в услужении у благородных семей! Но то письмо до сих пор не дает мне покоя. Я не могу себе этого простить. Бог свидетель, мною двигали только лучшие чувства!

На следующее утро Катрин с жадностью набрасывается на завтрак – она очень проголодалась. Анриетта улыбается, не сводя с нее радостного взгляда. Она приготовила для хозяйки свежевыжатый апельсиновый сок и поджарила хлебцы с изюмом, купленные накануне в «Бон Марше», к которым положила конфитюра из лепестков роз и кедровых орешков. Все это она принесла в спальню Катрин на серебряном подносе, где также стояли серебряные чайничек и сахарница, которые она доставала лишь по особым случаям.

– Анриетта, это восхитительно! Все так вкусно! Я уже сто лет не ела таких хлебцев. Вы не забыли, что я их обожаю?

– Вы же все время мне про них рассказывали, когда вернулись из свадебного путешествия в Англию, но, кажется, мы их никогда не покупали!

– Да, годы бегут!.. А где дети?

– Ушли на занятия.

– Уже? Который сейчас час?

– Почти одиннадцать.

– Боже мой! Покупатели будут недовольны!

– Разве вы собираетесь на работу?

– Конечно! Я вполне пришла в себя.

– И в самом деле. Да, вот ваша почта… Я положу ее на туалетный столик.

– Хорошо, хорошо…

Катрин поднимается и наполняет ванну горячей водой. Она торопится, чтобы успеть увидеться с Оливье в его обеденный перерыв. Она говорит себе, что они уже целую вечность не занимались любовью. Затем думает, что не видела Жана вот уже два дня, но это ее ни капли не беспокоит. Вытираясь, она вспоминает о свекрови и показывает в зеркало ей язык. Она смотрит на свое обнаженное тело и находит себя очень красивой. «Это правда, что у меня тело богини, – произносит она и шепотом добавляет: – И только для тебя, любимый!». Затем она надевает спортивные трусики и топик из розового шелка. Он сможет ласкать ее груди сквозь тонкую ткань – это так возбуждает! Катрин присаживается на пуф возле туалетного столика и, прежде чем одеться полностью, наносит макияж. Она вспоминает, как Оливье упрекал ее за то, что у нее слишком много мелких привычек. Ну что же, с сегодняшнего дня она попробует измениться!

Взгляд Катрин останавливается на пачке писем. Сердце ее начинает колотиться. Словно в кошмаре, который повторяется снова и снова, стоит только заснуть, она медленно берет белый конверт. Вся кровь отхлынула у нее от лица. Кончики пальцев похолодели, в висках заломило. Катрин ложится обратно в постель. Она думает, что если она умрет, то этот человек потеряет свою власть над ней. Она чувствует, что больше не в силах притворяться. С нее довольно. Даже плакать она больше не может.

В час дня ей звонит Оливье. Услышав его голос, Катрин отдает себе отчет в том, что ее сердце снова трепещет, как у влюбленной девушки. Она поминутно переходит от болезненной подавленности к беспорядочному возбуждению и уже не знает, чего ей больше хочется – продолжить борьбу или смириться.