Исполнение желаний - [70]

Мои обновленные глаза увидели окружающее совсем не так, как привык я его видеть. Я уподобился Гулливеру в стране великанов, рассматривающему пористую кожу, потные носы, мутные глаза, гигантских и противных насекомых. Даже запах меня раздражал, так как от большинства людей пахло скверно; на их собственный, полный миазмов запаховый фон накладывались еще более скверные запахи дешевой парфюмерии.

Слух и раньше у меня был хороший, теперь же я, как нервный локатор впитывал чужие бредни, сплетни, пустопорожние рассуждения, приправленные нехорошими звуками металла.

Обострившиеся чувства доставляли мне много неприятностей. Я удивлялся, неужели в детстве я так же все ощущал, но не обращал на это внимание. Я стал завидовать старикам, чьи пригасшие органы восприятия прятали от их сознания нехорошесть окружающего мира.

Я стал искать одиночества, что с моими деньгами не представило труда. Но в прекрасных оазисах океанских лагун или таежных полянок мне становилось скучно, переполненное энергией тело требовало общения.

Земля, чужестранье потеряли свою загадку, я путешествовал легко и просто, а осознание того, что все это я мог бы увидеть, не сходя с места, через Проводник, окончательно отбивало аппетит к путешествиям. Я и в прошлом не слишком любил посещать концерты, представления, гуляния, если их можно было «посетить», сидя перед телевизором с кружкой пива на подлокотнике кресла.

Мои беседы с Проводником также зашли в тупик. Или он умел отвечать, не давая ответа, или я не умел задавать вопросы. Это ведь тоже искусство — правильно сформулировать вопрос.

Так, спросил я его, каким должно быть совершенное общество? Он ответил, что — нематериальным в нашем понятии. И добавил, что люди совершенное общество построить не могут, так как сами не совершенны. А совершенным людям не нужно общество.

Где-то я читал рассказ о том, как человек заключил договор с дьяволом, и взамен дьявол взял у него уменье сопереживать. И этот человек стал удачливым и пустым, ему было неинтересно жить. Конечно, Проводник — не дьявол, но мне жить неинтересно. И желать не хочется, что толку желать, коли любое желание доступно. А их, кстати говоря, не так уж и много, желаний.

Казалось бы, здоров, как буйвол, богат, омоложен — что еще надо, наслаждайся жизнью… Но человек существо странное, вместо того, чтоб наслаждаться, он впадает в мерихлюндию.

Была возможность учиться. Чему угодно и сколько угодно. Но я очень скоро почувствовал ограниченность своих возможностей. Все знания Проводника не могли сделать меня ученым, изобретателем или большим писателем, поэтом. А пользоваться способностями Проводника для того, чтоб потрясать мир гениальными изобретениями или космической поэзией было неинтересно, ведь это не мое. Если раньше я мог с легкостью выдать чужое достижение за свое, то в этом была конкретная корысть — денежная или социальная. Простейшее мошенничество для улучшения своего положения в обществе. Но зачем мне это было бы нужно теперь?..

Конечно, было приятно не чувствовать языковой преграды, общаясь с папуасами или раввинами. Было приятно не чувствовать своего тела, такого болезненного и обременительного раньше. Было приятно не зависеть от пространства, от быта. Было (одно время) очень приятно удовлетворять свои сексуальные потребности. Но это только недоступные женщины желанны, а для меня нынче таких представительниц дамского пола почти не осталось: моя омоложенная внешность, томный, пресыщенный взгляд, моя независимость и, конечно, мои миллионы обольщали прекрасных недотрог легко и быстро. Наверное, каждая женщина в глубине души готова выставить на продажу свое естество, наверное каждая молодая женщина остро знает, как недолго ей обладать свежей красотой.

Одно время я жил в общине нгасанов, маленького племени на Таймыре. Тундровые аборигены, насчитывающие меньше тысячи особей, низкорослые оленеводы и охотники.

В их лексике не было понятия обмана, термин «ложь» отсутствовал. Они жили естественно и просто, в них не было зависти и черного гнева. Единственный ужас висел над стойбищем, связанный с появлением вертолета чиновников наробраза из Норильска, когда детей забирали в школу-интернат. Я очень четко представлял их чувства при виде громового металлического «дракона», похищающего их детей. А детей они любили невероятно нежно. Я ни разу не слышал, чтоб взрослый повысил голос на ребенка или проявил невнимание к нему. Правда, взрослели тут рано, четырнадцатилетняя девочка уже была невестой, а подросток — самостоятельным специалистом в охоте или пастьбе оленей.

Один такой вертолет прилетел на моих глазах. Я откупил стойбище от брезгливой бабы в норковой шубе, к долларам в Заполярье относились так же трепетно, как и в Москве.

А вот нгасанам зелененькие бумажки были не нужны. Они вообще не понимали, как человека или вещи можно менять на ненужные в хозяйстве бумажки, которыми даже костер разжечь нельзя, плохо горят.

Я тоже этого не понимал. Нет, разумом понимал, а вот сердцем…

Кроме того у них были очень свободные сексуальные отношения и полностью отсутствовала ревность к чужим людям (в их языке есть слово «тарбазар», нечто аналогичное нашему «пришелец», «чужой людь»). Они не ревновали и детей, просто не допускали мысли, что человек (пусть — чужой) способен принести детям вред. А тех, на железной птице, они людьми не считали.