Испепеляющий ад - [23]

— Через нее.

— И кто из прославленных генералов там был?

— Из прославленных? — Шорохов не смог скрыть сомнения. — Шкуро, Постовский… Шкуро-то еще прославлен, а Постовский…

— Но ведь и Константин Константинович Мамонтов, — вкрадчиво подсказал Ликашин.

— Его корпус стоял в тридцати пяти верстах южнее. В Нижнедевицке. От железной дороги это в стороне. Мы с приказчиком на попутном эшалоне прямо на Старый Оскол проследовали.

— Прекрасно! Но район этого Нижнедевицка вы миновали благополучно.

— Вполне.

— Прямая заслуга корпуса, его командира. Так и скажите.

Шорохов понял, чего добивается Ликашин, и вопросительно взглянул на него:

— Может, мы прежде все с вами обсудим. Подберем какие-то случаи. Спешка в любом деле помеха.

— Что вы! — Ликашин замахал руками. — Когда второй раз рассказываешь, звучит не так убедительно. Стирается подлинность. Как пыльца с крыльев бабочки. Вы бабочек когда-нибудь ловили? В детстве. Сачком. Не ловили? Жаль. Редкостное удовольствие. Так вот, о Мамонтове скажите побольше. Гордость Дона. Хорошо бы какие-то слова генерала в адрес нашего Управления привести. Хотя бы одно, два. Мол, благодарен. Мог ведь он оказаться в Касторной. Тридцать пять верст. Подумаешь! На совещание с другими генералами прибыл. Вы же с ним когда-то встречались?

— Встречался, — подтвердил Шорохов. — Последний раз, если не считать тогда, в ресторане, в вашей компании, это было на станции Грязи, когда корпус еще по красному тылу шел.

— Но и с кем-то из его офицеров тоже?

— С начальником штаба корпуса полковником Калиновским, с командирами полков.

— Прекрасно. Общее пожелание: рассказывайте поярче. Аванс был порядочный, да и все остальное. Не грех постараться.

"Арап, — думал Шорохов, коридорами Управления следуя за Ликашиным. — Десять вагонов туда, десять — сюда… Все, что ты просишь, я наплету, но больше с тобой ни малейшего дела. Сам запутаешься, меня запутаешь…"

* * *

В приемной генерала Ярошевского Ликашин усадил Шорохова у покрытого зеленым сукном обширного стола, сказал:

— Пойду, приглашу господ сотрудников. Посидите, подумайте. Еще раз прошу: Константина Константиновича непременно упомяните. Искренний мой совет. И — по-проще, позадушевней. Будто с лучшими друзьями.

"Врет и сам в свое вранье верит, — продолжал думать Шорохов. — Таким легко жить…"

Вошли господа. В военном, в штатском. Бородатые, в летах. Человек десять. Молча и неторопливо расселись вокруг стола. Шорохову показалось при этом, что ни один из них на него ни разу не взглянул.

Тревога овладела им. Не суд ли?

Ликашин оказал:

— Разрешите представить: господин Шорохов. Сегодня, смею сказать, один из лучших наших заготовителей. Лишь вчера возвратился из местностей, где происходят бои. Его опыт, полагаю, всем нам будет полезен. Прошу вас, Леонтий Артамонович!

Шорохов встал, улыбаясь, оглядел присутствующих.

— Оно, это наше занятие, какое, господа? — заговорил он, как только мог, простецки. — В заготовительный район, Управлением вашим, — он слегка поклонился, — указанный, приехать, хлеборобу справедливую цену назначить, закупленное на станции железной дороги вывезти. И делов-то! Так нет. Ведь когда у мужика зерно в наличии? Осенью. Народ? Он что — народ? Живые деньги имеешь — не подведет. Да вот грязь там об эту пору, господа. Поверите? В ином селе по главной улице идешь, нога увязает настолько, что из русского сапога вытаскивается. Начинается тут, подлинно скажу, испытание от господа: как до назначенного контрактом места зерно доставить? Притом сторожей надо нанять достойных, приказчиков потолковей. Где их по нынешним временам в достатке? Все больше — сам да сам. Вертишься, насколько сил хватает. Не скрою: было отчаялся. Бог молитву услышал. Приморозило. Может, кому это неудобством обернулось, а мне по снежку все в момент вывезли.

Говоря, Шорохов посматривал на Ликашина. Видел, что тот сопровождает его речь одобрительными кивками. Остальные чиновники по-прежнему сидели с безучастным видом.

— Тут, господа, красные начали наступать. Спасибо героям марковцам. До последнего станции обороняли. По снегу, через ямы, через болотины пушки на руках перетаскивали.

Ликашин прервал его:

— Теперь вы про то расскажите, как свой главный склад тушили. Кстати, на какой станции он находился? Не в Щиграх ли? Ваша телеграмма оттуда пришла.

— Оттуда, — с некоторой нерешительностью ответил Шорохов.

То, что Ликашин сказал, его встревожило. А тот продолжал:

— Что же там было? Вы говорили, снарядом его подожгло. Поподробней, пожалуйста. Так, как вы мне рассказывали. Пули свищут, вы к земле пригинаетесь, тащите мешок, а сами думайте: "Коли я от огня зерно спасу, оно комиссарам достанется. Господи, затменье какое!.." Оглянулись: приказчиков рядом никого нет. Толкнули мешок в огонь: гори!.. Слава богу, лишь один тот мешок и сгорел.

— Да… но… конечно, — произнес Шорохов.

Воображение у этого господина работало превосходно. К чему он, однако, клонил?

— А в Касторной что с вами было? — говорил Ликашин, ободряюще подмигивая. — Тоже как можно подробней.

— В Касторную я приехал с ротой марковского полка. Старший приказчик со мною был. Сразу пошли штаб генерала Постовского разыскивать. Узнать, не будут ли станции, где мои склады находятся, захвачены красными. Бог помог. Оказалось: штаб генерала в вагоне на станции. Я их превосходительству когда-то представлен был. В составе делегации от купечества. К ним обратился.