Испепеляющая страсть - [8]

— Я проходил курс лечения за городом, — ответил Кевин, вспомнив о том, что действительно прибегал к старинной тактике избегания встреч с кредиторами, сводившейся к физической недоступности.

— Эта Евгения, — спросил он, непринужденно меняя тему разговора и присев на угол стола, — вы говорили, она выросла в этом доме и работает здесь служанкой. Я не питаю особых иллюзий относительно ее манер и образования, но могу я поинтересоваться — в связи с тем что уже имел случай оценить умственный уровень здешней обслуги, — она хотя бы вменяема?

При этих словах Муттер ощутил укол стыда, ибо он был единственным человеком, который мог помогать девочке в течение всех этих лет, имея доступ в Холл, в отличие от остальных местных жителей, но устранился от проблемы и ничего не сделал, чтобы объяснить графу, что он наказывает ни в чем не повинного ребенка за собственный грех. Он нервно прочистил горло и попытался объяснить точку зрения местного общества этому человеку, который смотрел на него скептически, высоко подняв брови.

— Вы должны понять, милорд, как были шокированы нежные юные леди из местного общества, когда они узнали, что граф выдавал свою… хм… любовницу за жену. Они принимали ее в своих домах в качестве невесты, когда она жила одна — ее родители уехали в Италию, — и поздравляли ее после предполагаемой свадьбы. Вы можете себе представить, как они, эти леди, были разочарованы, когда граф объявил, что свадебная церемония, которая, как он говорил, была тайной из-за траура по его сыну, погибшему в возрасте двадцати шести лет, на самом деле была неправомочной, а настоящее бракосочетание он планировал осуществить втайне после того, как мать Евгении подарит ему наследника мужского пола. Когда правда вышла наружу, никто не захотел иметь ничего общего с отро… с дочерью этой женщины.

— Много зла происходит из-за борьбы за титул и собственность, — пришлось сказать в ответ Кевину, впрочем, не слишком разбиравшемуся в этой области человеческих отношений.

Муттер продолжал:

— Евгения потеряла мать в возрасте десяти лет и с тех пор успела, кажется, позабыть многое из того, чему ее мать старалась научить ее: манеры, речь, лишенная акцента, чтение, счет и все прочее. Она выросла дикой, если можно так выразиться, милорд, но ее нельзя назвать абсолютно необразованной.

— Вы нарисовали малопривлекательную картину, сэр, — сказал Кевин адвокату. Он вновь принялся мерить шагами потертый ковер. — Ребенок, очевидно, был ужасно запущен, и я могу только пожалеть ее, но мне будет трудно заставить себя взять в жены несчастную лишь для того, чтобы вернуть ей имя, которое, по мнению ее матери, принадлежало ей по праву рождения.

— Брак придаст ей респектабельности, это правда, однако вполне может быть правдой и то, что она в течение слишком долгого времени была лишена благотворного влияния, — согласился Муттер. — Она бегает по холмам, как дикарка, и ходят слухи, что она слишком дружна с некоторыми деревенскими жителями.

Кривая усмешка перекосила его рот, и от Кевина это не ускользнуло.

— Мой двоюродный дед был великим мастером по части возмездия. Должно быть, сейчас он в своем фамильном склепе потирает руки от радости. Его внучатый племянник, которого он ни во что не ставил, должен сочетаться браком с полудикой, незаконнорожденной кухаркой со склонностью к представителям низших классов. Но с какой целью, спрашиваю я себя, она ищет друзей в деревне? Здравый смысл подсказывает только один ответ. Я должен не только взять в жены эту незнакомку, но и лишиться при этом надежды, что она девственница, а также уверенности в том, что в жилах моего собственного, рожденного ею наследника будет течь моя кровь, а не какого-нибудь деревенского крысолова. Ох, Сильвестр, — закончил Кевин, качая головой и рассмеявшись над абсурдностью ситуации, — ты превзошел сам себя. Твое завещание — настоящий шедевр!

С этими словами он поднял бокал и залпом осушил его, предварительно провозгласив:

— Старый пес, я тебя поздравляю!

Девушка, прятавшаяся за дверью в темном коридоре, слышала достаточно. Ее грудь высоко вздымалась (казалось, из ее ноздрей шел дым), а руки сжимались в кулаки. Никогда в жизни она еще так не злилась.

Должен был какой-то способ отправить восвояси этого напыщенного лондонского денди, который осмелился так жестоко насмехаться над нею. Кто он такой, чтобы смотреть на нее сверху вниз? Какие у него перед ней преимущества, кроме того, что он родился при более удачных обстоятельствах? Как он смеет говорить, что он, всесильный граф, сожалеет о ней — и говорить не кому-нибудь, а этому идиоту Муттеру, который разнесет эти слова по всему поместью не позже сегодняшнего ужина?!

Ее глаза сузились. И как он смеет думать, что она ровня какой-нибудь служанке из «Петуха и Короны» — падшей женщине, которая готова лечь за медный грош с любым, даже с тем, у кого деревянная нога?

Как же она разозлилась! И, кроме того, что он имел в виду, болтая о том, чтобы взять ее в жены? Муттер наверняка посмеялся над ним, разве можно принять всерьез такую ерунду? А если такова была роля старого Сильвестра — что ж, с этого человека станется: он за всю ее жизнь не уделил ей и одного дня (и это в доме, где полным-полно часов), зато в одиночку придумал, как устроить ее судьбу — сделать новой графиней. Здесь кроется какой-то подвох, она была в этом уверена, и она ни за какие сокровища не согласится на тихое венчание в усадебной часовне, результатом которого станет лишь то, что через год она станет матерью бастарда и ее отошлют обратно на кухню.