Испепеляющая страсть - [3]

И в довершение этого волшебного образа лицо обрамляли локоны цвета золота самой высокой пробы, они были уложены по моде, но изо всех сил противились этому и вились, как им вздумается, что придавало лицу графа выражение детской невинности.

Такому выдающемуся экземпляру мужской красоты не оставалось ничего другого, как посвятить себя погоне за модой. Кевин не избежал этого увлечения, что вкупе с врожденной утонченностью сделало его объектом зависти и подражания всех молодых денди и воздыханий более чем половины юных леди Лондона.

Олив Зук, явившаяся на звук колокольчика и увидевшая перед собой это юное божество на фоне окна — закатное солнце окружало его золотым ореолом, — могла лишь остановиться как вкопанная в изумлении, с открытым ртом и выпученными глазами.

В конце концов, она, видимо, все же сделала какое-то небольшое движение, так как Кевин внезапно отпустил край занавески, который удерживал с помощью кончика трости, и лениво обернулся, дабы увидеть, кто это вошел в комнату.

— Ах, милая девушка, — любезно произнес он, растягивая слова. — Позвольте мне представиться. Я, за грехи мои, ваш хозяин, граф Локпорт.

— Господи боже! — Олив Зук, совершенно позабыв о том, что несла в кухню поднос с посудой, оставшейся после завтрака, в смятении всплеснула руками — и серебряный поднос со всем, что на нем стояло, с громким стуком упал на пол.

— О господи! Что я наделала! — вопила служанка, пытаясь одновременно поправить наколку, криво сидевшую на ее поблекших, напоминающих сосульки светлых локонах, собрать с пола разбитую посуду и присесть в реверансе, дабы выразить почтение новому господину.

Левая бровь графа приподнялась в притворном смятении — он безуспешно пытался унять судорожную деятельность служанки. Наконец, решив, что это единственный способ добиться от нее какого-либо толка, он взял ее за плечи и тихо, но твердо усадил в ближайшее кресло.

— А теперь, — сказал он, когда девушка успокоилась, — давайте устраним одно неудобство. Я вам представился, однако до сих пор не знаю вашего имени.

— Меня зовут Олив, ваша милость. Олив Зук, — медленно ответила та, перед этим быстро кивнув. — Очень приятно видеть вас. — И она снова попыталась встать и присесть в реверансе, но ее остановило мягкое прикосновение руки графа к ее плечу.

Убедившись, что она успокоилась, он любезно обратился к ней:

— Прошу вас, Олив — так, кажется? Ну да, конечно, Олив, скажите мне, есть ли в этом доме кто-либо, у кого сохранилась хотя бы малая толика здравого смысла? О вас я, конечно, не говорю, дорогуша.

Олив, покрасневшая до корней волос, мяла передник дрожащими руками с такой силой, что он скрутился в жгут. Она, запинаясь, ответила, что где-то неподалеку должны быть грум Вилли, а также Лайл и Фитч, садовники; а Хэтти Кемп, кухарка, занята на кухне — она должна свернуть голову курице, чтобы потом приготовить из нее ужин; а Джилли — такая дикарка — опять куда-то исчезла, и только один Бог знает куда — сразу после обеда, с тех пор ее никто не видел. А леди Сильвия никогда ни с кем не видится, добавила Олив после небольшой паузы, надеясь, что его милость не заставит ее подниматься в верхние покои и интересоваться у леди Сильвии, не желает ли та увидеться с новым хозяином; ведь ей наверняка придется спускаться по лестнице с покрасневшим и распухшим ухом, а в этом нет ничего хорошего.

Вполуха слушая отчет Олив, Кевин боролся с искушением немедленно покинуть этот сумасшедший дом, даже рискуя провести ночь в экипаже в поисках приличной гостиницы.

— Разве в доме нет домоправительницы? — спросил он, не рассчитывая получить положительный ответ.

— Ну конечно есть, господи! Миссис Уайтбред. Как я могла забыть милую, добрую миссис Уайтбред? — Олив с надеждой подняла глаза на графа. — Сходить и привести ее к вам, ваша милость?

— Я полагаю, что это было бы разумно, Олив, — устало кивнул граф и добавил: — И прошу вас, называйте меня «ваша светлость», а не «ваша милость». Я не принадлежу к числу священнослужителей. Предполагать такое было бы глубочайшим заблуждением.

Отвернувшись к окну, дабы избавить себя от душераздирающего зрелища выходящей из комнаты Олив (она пятилась, то и дело пытаясь присесть в неуклюжих реверансах, с каждым из них приближаясь к двери, наступая на осколки разбитой посуды и, в конце концов, ударившись бедром о дверной косяк), Кевин принялся ждать миссис Уайтбред.

Она появилась — не прошло и пяти минут, — неся перед собой поднос с чаем. Ей было по меньшей мере лет семьдесят, но ее худощавая, высохшая фигура двигалась с необыкновенной скоростью. Однако, к сожалению, слух старушки не был столь же сохранен. Снова и снова предлагал ей граф свои вопросы и неизменно встречал непонимание.

— Я хотел бы поговорить с Муттером, — сообщил он домоправительнице (такова была фамилия адвоката).

— Бутерброды, вы сказали? Будьте уверены, они превосходные. И джем есть. Никто не может сказать, что я жалею масла для бутербродов.

Кевин попробовал другой подход. Слегка повысив голос, он проинформировал домоправительницу, что вскоре прибудет его слуга, Уилстон, и он хотел бы, чтобы для них обоих приготовили комнаты.