Испанский сон - [388]

Самый взыскательный критик диву дался бы от разнообразия этих туалетов и их изысканности. Одни из них были подчеркнуто элегантны, другие — невероятно смелы. Изощренности силуэтов разных эпох соответствовали ткани: тяжелый бархат соседствовал со страусиным пером и легчайшим топом из газа, клишированный шифон — с пластичным джерси и затейливой органзой; льняной драп и строгая тафта будто спорили с эфиальтово-белым кашемиром, сделанным из шерсти дикого азиатского козла, а дальше шло и совсем экзотическое — драпировки из парашютного шелка, крученые нити с блестками, и конский волос цвета консоме, и крашенная кизиловым соком кожа пресмыкающихся. Роскоши материалов соответствовала оригинальность принадлежностей — шляп, сумочек, вееров и зонтов, не говоря уже об удивительных украшениях, о которых бессилен рассказать язык слов; гамма обуви простиралась от нативных сапог с варяжским узором до совершенных конструкций дома Массаро.

Первоначально Марина собиралась явиться на этот прием — как и все предшествующие — в сопровождении одних лишь Аны и Вовочки. Однако этот прием, в отличие от тех, был столь высокого уровня, что идти в сопровождении лишь одной дамы показалось ей неприличным. С другой стороны, Вероника уже давно упрашивала хоть разок взять ее с собой, мотивируя это необходимостью повышения квалификации… в общем, они были все втроем, плюс тот же всенепременный Вовочка. Он был одет стандартно, то есть в строгий черный костюм; туалеты же троих дам создавали своеобразный ансамбль с определенной внутренней философией.

Выполняя требование Марины, чтобы их компания выглядела прилично, но не бросалась в глаза, Вероника надыбала этот ансамбль в салоне Диора. Марина, составлявшая центральную фигуру композиции, была одета в темное платье, покрытое золотой пылью; открытую спину компенсировал нежнейший русалочий хвост, а бретельки были связаны в виде эполет и отделаны бусинами. На более строгое платье Аны, скроенное по косой, был наброшен плащ с золотой фальшь-драпировкой рококо и удобным остроконечным капюшоном; наконец, Вероника, во всем будто противореча наряду Аны, была облачена в длинное облегающее платье с вышивкой в виде лесной зелени и бронзового дождя. Для глаз любого взыскательного знатока три грации символизировали идею сюрреалистического откровения, развивающуюся сообразно возрасту каждой из них, то есть от Аны к Веронике и затем к Марине; однако для них самих в этом ансамбле скрывался второй, потаенный смысл — воспоминание о тех временах, когда Марина была лишь русалкой, а Вероника и Ана, столь единые внутренне, вели по ее поводу ожесточенные споры.

Едва они, выстроившись в виде ромба, миновали створ крепостной стены, как среди собравшейся публики возникло движение, и навстречу Марине, сопровождаемая парой мужчин, вышла графиня Солеарес — самая влиятельная персона из тех, с кем Марине удалось пока что сложить прочные отношения. Именно она организовала Марине приглашение на этот прием и даже пообещала ее представить кое-кому не менее влиятельному. Она была в своих лучших годах и поэтому могла позволить себе некоторую экстравагантность; туалет ее, от Тимистера, составляли жакет из состаренного хлопкового газзара и юбка из брезента, отбеленного в кислоте; две гирлянды — одна драгоценного дюшеса цвета устрицы, другая натуральной газеты — переплетаясь, создавали ее головной убор.

— Здравствуй, моя дорогая, — сердечно сказала графиня, первая подходя к Марине, беря ее руки в свои и нежно обмениваясь с ней поцелуями, — здравствуй и ты, милочка… — Последнее относилось к Ане, низко склонившейся перед высокопоставленной доброжелательницей. Острый взгляд графини уперся в Веронику, коротко оценил ее саму и ее туалет и вернулся к Марине.

— Ваша светлость… — начала Марина.

— Я просила тебя называть меня «Соль».

Подскочил официант, поднес аперитивы. Графиня выбрала себе стаканчик и на минутку отвлеклась, улыбаясь кому-то с правой стороны.

— Смотри, — шепнула Ана, — у нее даже газета на голове не сегодняшняя.

— Откуда ты знаешь? — удивилась Марина.

— Там заголовок, что поймали Рольдана… ну, шефа гражданской гвардии; украл кучу секретных денег и сбежал в Лаос… долго рассказывать; главное, что это было не то в феврале, не то в марте, но уж точно в -5-м году.

— Соль, — сказала Марина, видя, что графиня вновь в ее распоряжении, и беря в руки высокий стакан, — позволь представить тебе мою приятельницу Веронику… — Переводя, Ана сделала ударение на букве «о». — Я рассказывала тебе о ней; кстати, именно ей принадлежит идея наших сегодняшних туалетов. Тебе нравится?

Графиня сощурилась.

— Диор? Кажется, я их видела… Мило, очень мило.

Она покровительственно улыбнулась Веронике. Ах ты, блядь старая, разозлилась Марина. Ну, маху дала… конечно, прежде нужно было ее похвалить, а уж после самой выпендриваться… Но нельзя же вот так! Чего не сделаешь ради подруги, подумала Марина. Погоди же, старуха хренова; обламывали и не таких.

— Ах, Соль! — закатила она глаза и широко улыбнулась, — от тебя не скроешь решительно ничего! Да-а… от женщины с таким вкусом, как у тебя, даже и критика приятна. Хотела бы я найти хоть один маленький недостаток твоего сегодняшнего туалета; но он кажется настолько безупречным, что я даже и не берусь. Единственное, что газету они могли бы найти и повыдержанней… ведь эта всего лишь четырех лет?