Испанский сон - [387]

Да и пленка меж тем подбиралась к финалу. Экранный зверюга жестом классического оборотня запрокинул голову и страшно зарычал, и тотчас послышались мерные, низкие, глухие удары больших напольных часов. Смотри-ка, удивился Вальд, и в самом деле. Какая зловещая деталь! Право же, настоящий триллер. Эклектика. Я бы на их месте эти удары стер, а то хрен кто поверит. В таких делах правде не верят… Может, это они только для меня оставили, по просьбе вдовы?

Конец всему — насилию, выбросам, звону. Зверюга сполз, обессиленный, привалился телом к бедру жертвы, щекой к голой заднице, будь она неладна… а та лежит, выставив задницу в сторону объектива, лишенная чести, идеалов и вообще желания жить. Сквозь юбку, так и остающуюся на ее голове, пробиваются сдавленные рыдания. Вот юбка на голове — это сильная деталь, достоверная во всех смыслах… и душа от жалости щемит…

А вот и первый видеомонтаж: когда он разглядывал прыщик, они о чем-то беседовали (о чем? ах, да! о выбросах…), а здесь этого нет. Скромный монтаж; никто и не заметит. Естественным образом насильник перебирается в кресло, а жертва, придя в себя, ищет трусы. Нашла. С опаской оглянулась на сидящего в кресле насильника. Точно, оглядывалась… только не видно, как она улыбнулась ему. Подходит к камере… наклоняется… Крупный план: разве эти глаза могут лгать? Сучка такая — тоже, как и Сьёкье, не без актерских способностей. Не только жопой похожа… но послабей, послабей… Сейчас будет запихивать трусики в сумку — заодно, наверно, и камеру выключит. Странно. Изображение должно бы поплыть в сторону, а не плывет. Где же камера-то была, если не в сумке? Выходит… в зонтике, однако! Ай да камера, ай да вдова. Ну конечно: несчастные, одинокие вдовы всегда носят с собой зонтики с камерой. Все, вдова исчезла из кадра. Напряженное, драматургическое молчание. Он, в кресле, даже не застегнув ширинку, нахмурившись: «Уходи». Циничный негодяй: покуражился — и на тебе… Вот они, нравы олигархов.

Пленка кончилась. «Уходи». И ни одна же падла не задаст вопрос: а откуда запись-то? Или действительно производство вдовы, а значит, дешевая провокация (как и есть) — или это он, олигарх, непонятно уж зачем (видно, и впрямь ради извращенного удовольствия) устраивает и снимает этакие сюжеты… Они, конечно, придумают какую-нибудь камеру наблюдения… охраны… какой-нибудь закамуфлированный, с превращенным в бегающие квадратики лицом, голосом сифилитика скажет: сам устанавливал, по секретному заданию нового руководства… с целью записи проходящих в кабинете бесед… и вообще… Комментатор же — со сдержанным сарказмом, сдержанным негодованием и с намеком на еще какой-то информационный ресурс, который выплеснуть бы в эфир, да тоже приходится сдерживать — добавит: а вы, шахтеры, лезьте под землю… выдавайте на-гора уголек, только зарплаты не ждите… потому как уголек ваш давно запродан, а деньги пошли на такие вот кабинетные видеокамеры для новых хозяев страны…

Лопухнулся? Что об этом сейчас. Пожалуй, нет, не так уж и лопухнулся. Не подложили бы тетку — ну, в лес бы уволокли… как бедного Фила… Просто так-то оно вроде изящнее. Да и надежнее. Можно сказать, повезло, ухмыльнулся Вальд. Фила в багажник, Филу по печени и в холодную яму, а мне — такую задницу! правда, с прыщиком… но нет худа без добра: усовестившись, обручился с любимой женщиной. Какой анекдот! Какое богохульство…

Вальд закрыл дверцу ампир, распорядился не беспокоить его в течение двух часов и сосредоточенно приступил к молитве.

Глава XL

Слёзы Сьёкье. — Дамское платье. — Теплый прием. — Когда поймали

Рольдана? — Спонсорство клуба «Севилья». — Аристократическая

дуэль. — Бессовестный папарацци. — Марина довольна едою, но

недовольна собой

— Сьё, это я.

— Вальд.

— Сьё, у тебя все в порядке?

— Да… а почему ты спрашиваешь?

— Просто так.

— Нет, не просто так.

— Что, у меня голос не такой? Я только что молился.

— Хм.

— Знаешь, я читал про Норвегию в Интернете. Столько всего накопал… Я сейчас уже не такой темный, как в прошлый наш разговор. Я даже догадался, как читается одна буковка… перечеркнутое «о»…

— Вальд, не заговаривай мне зубы.

— А что, у норвежцев тоже есть такая пословица?

— Что случилось?

— Пока ничего.

— Врешь.

— Нет, не вру!

Наступила длинная пауза.

— Слушай, — сказал Вальд, — у меня тут всякие мелкие доделки… недоделки…

— Кажется, теплее. Свадьба откладывается, да?

— Вот так я и знал, что ты это скажешь! — вспылил Вальд. — Потому и не хотел… Сьё, я не Казанова, понимаешь? И я не дитя. Я принял решение, понимаешь ты это?

— Да.

— Ты плачешь?

— Нет.

— Врешь. Плачешь.

— Нет… не вру…

— Я не могу сейчас долго разговаривать.

— Да.

— Успокойся, милая. Успокойся, прошу… Сьё, а Сид не прилетал?

— Нет.

— Сьё, уезжала бы ты побыстрее в Норвегию.

— Вальд, ты так говоришь, что я боюсь.

— Бояться не надо… но уезжай.

— Я уеду.

— Я… я позвоню.

— Да.

— Целую тебя.

— Целую тебя, Вальд.

* * *

За увитой плющом стеной средневековой кладки звучала негромкая музыка, благоухало цветами и высокой кулинарией. Круглые столы, освещенные настоящими свечами, ломились от еды и питья. Человек сто, не меньше, с бокалами в руках прогуливались между столами, ожидая, очевидно, начала трапезы. Мужчины были в смокингах. Дамы были в вечерних туалетах.