Испанский сон - [363]

— Но они же не поубивали всех подряд? — спросила она с надеждой.

— Тебе все-таки жаль Борю, — полувопросительно, полуутвердительно сказала Марина.

— Не то что жаль, — сказала Ольга, — но все-таки…

Марина осуждающе покачала головой.

— По твоим рассказам, раньше ты была более принципиальной.

— С годами внутри нас происходят удивительные вещи, — заметила Ольга. — В начале твоего рассказа мне плевать было на Борю; если он заслуживал наказания, значит, так тому и быть, то есть мне не было бы жаль его ни вот на столечко. А вот теперь ты готова сказать, что с ним обошлись плохо… а мне заранее жаль. С одной стороны, конечно, это кусок дерьма, а с другой стороны, ведь это кусок моей жизни.

— Вывод, — сказала Марина. — Твоя жизнь — дерьмо.

— А что? — с вызовом вскинулась Ольга. — Это так и есть! А твоя — нет, что ли? Твоя жизнь — это райский сад с благоухающими яблочками?

— А что, если именно так? — спросила Марина.

Ольга опешила.

— Ну, тогда… Я уж не знаю, что тогда. Наверно, я должна сказать что-нибудь вроде «снимаю шляпу».

— Не получилось у меня тебя развлечь, — огорчилась Марина. — Извини… Я искренне думала, что тебе понравится эта незатейливая история.

— Видно, я не столь злопамятна, — грустно покачала головой Ольга. — Его убили, да?

— Их всех убили. Он ничем не отличался от других.

— Как это ужасно, — вздохнула Ольга. — А ведь я могла быть его женой. Мы с тобой никогда не были бы знакомы. И сейчас ты, злорадствуя, рассказывала бы кому-нибудь эту историю, а я бы печально сидела на кладбище, истекая слезами.

— Истекая слезами? — переспросила Марина. — Разве так говорят?

— Ну, исходя… Какая разница, как говорят.

— Ольга, я не узнаю тебя, — сказала Марина. — Мы же постоянно виделись, и ты всегда была той, какую я любила. Почему я должна замечать в тебе эти изменения (которые, честно признаюсь, мне не очень-то по душе) именно перед тем, как нам надлежит расстаться?

— Может, как раз поэтому, — предположила Ольга. — Может, это известие (я имею в виду, о нашем расставании, а вовсе не о Боре) так на меня подействовало, что я… Может, я вообще с тобою играла какую-то роль? А сейчас, узнав о нашей грядущей разлуке, я начинаю сразу же и как бы авансом становиться такой, какая есть?

Марина хмыкнула.

— Ты напоминаешь мне одну мою приятельницу. Ту хлебом не корми, дай о себе пофантазировать. Ты тоже никогда не отказывалась от такого удовольствия, но прежде это не было таким… ну, я не знаю… унылым, что ли… Вспомни, как мы спорили о твоих приключениях! о твоей блядской натуре! Вот это я понимаю, был разговор так разговор…

Ольга меланхолично пожала плечами.

— Не знаю, что тебе сказать. Давай выпьем.

— Ты знаешь…

— Что? Выпить не хочешь?

— Нет, просто у меня еще…

Ольга хмыкнула.

— А говоришь — подруга до гроба.

— Что ты к словам цепляешься?

— Уходи.

Марина встала.

— Оля, так нельзя. С одной стороны, рассуждаешь о каких-то всепрощениях, а с лучшей подругой обращаешься категорично, максималистски и вообще как со свиньей. Мне действительно лучше сейчас идти, но вовсе не по твоей прихоти, а просто потому, что ты не с той ноги встала. Сама знаешь, за тобой такое водилось и прежде; в этом смысле я очень даже тебя узнаю. Да мне уже и пора.

И, поскольку Ольга продолжала драматически молчать, Марина добавила:

— Разумеется, этот не очень приятный эпизод не окажет никакого влияния на мое дальнейшее отношение к тебе. Я по-прежнему буду тебя любить и так далее.

— А мне кажется, — сказала Ольга, — мы видимся с тобою в последний раз.

— Как? а бегунок? ты же обещала…

— Ты понимаешь, о чем я.

Марина сделала движение, чтобы ее утешить, обнять… начала это движение, да так и не завершила.

— А знаешь? — сказала Ольга. — Когда-нибудь твои хорошие ребята могут тоже оборзеть и тоже полезть куда не надо…

— Они правда хорошие, — улыбнулась Марина.

— Те тоже были хорошими для кого-то…

— Ну, и что ты хочешь сказать?

— Я просто хотела… пожелать тебе, что ли — если так получится, не дай Бог тебе быть вместе с ними.

— Оля, я пошла.

Марина встала. Ольга продолжала сидеть перед незаконченной выпивкой. Марина наклонилась над Ольгой, чтобы ее поцеловать.

Видя ее движение, Ольга сделала необычный жест: она подняла руку, обняла Марину за шею и с силой притянула ее к себе. Она не дала Марине поцеловать себя и сама не поцеловала ее тоже. Она прижалась лицом к шее Марины, к ее щеке, и уху, и волосам, и долго — секунд десять, не меньше — держала ее так, глубоко вдыхая запах, исходивший от всего этого. Это материнский жест, подумала Марина. Так сделала бы мать, провожая свою доченьку далеко и не зная, увидит ли ее когда-нибудь еще. А я не помню материнских объятий, не знаю, никогда не знала и не помнила. Может, во мне что-то не так? Может, поэтому во мне что-то не так?

С чего это я вдруг вспомнила о матери, с гневом на себя и на весь мир подумала Марина, выпрямляясь. Это все Ольга! мещанка, обычная блядь… Напиздела какой-то хуйни… а я теперь… мне теперь…

Она зарыдала. Обмякла, снова согнулась, села на корточки и сама уже уткнула лицо куда-то в Ольгину грудь — туда, где было тепло и мягко. Ольга обняла ее голову, уже безо всякой страсти, и слабо, безвольно поглаживала, как бы жалея, как бы говоря: ничего не поделаешь, так и будем жить… на все воля Божья.