Испанский сон - [320]

— А вдруг тебе попался маньяк?

Вероника пожала плечами.

— А где гарантия, что другие лучше?

— Бедная, бедная Ника, — сказала Ана и погладила ее по голове. — Не повезло моей маленькой девочке… Не судьба моей девочке ходить на психоанализ.

— Может, само пройдет? — провокационно задала Вероника вопрос, тщательно подготовленный. — А ты-то, ты как тогда выкрутилась? Ведь это тоже была проблема… ты тоже плакала… Ты научилась с этим бороться — или как?

— Не знаю, — задумалась Ана, поставленная этим вопросом в тупик. — Если ты помнишь, это началось из-за Марины… то есть, из-за меня, — поправилась она, — но Марина была поводом; ну, ты понимаешь.

— Еще как понимаю! А теперь?

— Теперь все по-другому. Марина стала… в общем, стала тем, что она есть…

Ана смешалась.

— Ну! — подбодрила ее Вероника. — Говори.

— Не знаю, — повторила Ана. — Я перестала думать об этом. Считай, проблема исчезла.

— Ага, — медленно протянула Вероника. — Кажется…

Она подняла глаза к потолку.

— Мы стали какими-то косноязычными, — хихикнула Ана. — Говори же!

— Не думаю, что моя проблема исчезнет так же удачно и безболезненно, как твоя, — сказала Вероника. — Ты для меня не Марина; не дай-то Бог, чтобы твой статус изменился хоть на сколько-нибудь… однако…

— Ника, не тяни!

— Погоди, дай ухватить за ниточку… это было связано с Мариной… ты упомянула про Марину, и у меня мелькнула какая-то нестандартная мысль… ага, вот! Почему бы Марине не сделаться моим психоаналитиком?

— Ну и мысль, — покачала Ана головой.

— Ты была бы против?

— Да нет… но она же всего лишь какая-то медсестра.

— А кто мне пенял ее высоким профессионализмом?

— Конечно: в первой помощи при обмороке.

— Тот, что меня сегодня терзал, наверняка бы с моим обмороком не справился.

— Этому я почему-то верю…

— Знаешь, а стоило бы попробовать, — сказала Вероника с задумчивым видом. — Она такая тактичная, внимательная… И не пришлось бы специально заботиться о сохранении тайн… Слушай, мне все больше нравится эта идея.

— Не знаю. А если у нее не получится?

— Ну, не получится — не получится; во всяком случае, наверняка хуже не станет.

— Ты хотела сказать, она тебя не разорит.

— Тоже не последнее дело…

— Но мы с тобой так говорим, будто она уже согласилась. А если она просто откажется?

— Зайка! — умильно протянула Вероника. — А ты прикажи ей — она и не откажется.

— Я не могу ей приказывать в таких делах.

— Но можешь, например, сильно попросить…

— Это да, — согласилась Ана, думая вслух. — Я могу сказать ей, что ты… что твои проблемы отражаются на наших с тобой отношениях (а это, между нами, так и есть); таким образом, помогая тебе, она тем самым сослужит пользу и мне, своей Госпоже.

— Вот, вот! — в восторге воскликнула Вероника. — Именно так я ей и…

Она осеклась. Ана посмотрела на нее с удивлением.

— …и сказала бы! — фальшиво закончила Вероника фразу и вдруг почувствовала невероятное отвращение к себе. Она увидела себя доверчивыми, милыми Глазками; самая большая куча блевотины была гораздо лучше ее. Она добилась всего, чего хотела, и даже более того… но неужто это стоило обмана? Как теперь жить — после того, как она задешево использовала свою возлюбленную, свою Зайку, самое дорогое на свете существо?

Она упала навзничь и зарыдала.

— А теперь-то что? — поразилась Зайка.

— Я обманула тебя.

— Как?

— Это ложь… спектакль… — выдавливала Вероника сквозь рыдания, — я уже говорила с Мариной. Я просто боялась тебе признаться… думала, ты не разрешишь.

— Кошмар, — сказала Ана. — Ты серьезно?

— Да. — Вероника слегка успокоилась. — Ни у какого маньяка я не была.

— Но ты так переживала… так плакала…

— Это из-за сознания своего обмана, — хлюпая носом, объяснила Вероника в полной уверенности, что все было именно так. — Родная моя! Нет мне прощения!

— Бедняжечка, — проговорила Зайка, гладя Веронику по голове еще и поласковей прежнего. — Блудная моя овечка… Теперь я уж точно вижу, что без психоанализа тебе не обойтись; вопрос в том, справится ли Марина?

— Неужели ты так запросто способна простить? — горестно вопросила Вероника. — Может быть, — в ее глазах появилась надежда, — ты хотя бы отшлепаешь меня?

— Ну уж нет! — недовольно сказала Ана. — Даже и не думай об этом. Превратили меня в шлепальщицу, в какую-то фурию… к тому же с минуты на минуту явится Фил.

— Тогда нам нужно одеться.

— Вот это правильно.

Они стали одевать друг друга с тихими, нежными поцелуями.

— Пойдем, — сказала Ана, когда они кончили, — нужно разогреть ему обед.

— А где, кстати, Марина?

— На работе. Да, насчет Марины… учти, когда я буду с ней разговаривать, весь этот пизод с маньяком я вынуждена буду ей пересказать.

Вероника побледнела.

— Пожалуйста, без сцен. Пойми, это в наших общих интересах; ей нужно представлять себе сугубую запущенность твоего случая.

— Может быть, я лучше расскажу сама?

— Это ваше с ней дело, а я расскажу от своего лица. Здесь важны нюансы субъективного восприятия.

— Видимо, ты права, — кротко кивнула Вероника.

Они спустились на кухню.

— Пообедаешь с нами?

— С удовольствием. Зайка!

— Да?

— Я подумала… сколько же в нас всякого!

— Как, опять? — удивилась Ана. — В который раз?

— Не смейся; меня все больше поражает глубина человеческой души. Знаешь… пока суд да дело насчет психоанализа, я надыбала книжицу Фрейда. Скукотища, честно говоря; эти гладенькие, тяжеловесные немецкие фразы… Но что удивительно, так это бережность, с которой анализируется тончайшее, еле ощутимое… например, мальчик осмысливает свою пипиську, забавляется с ней, а взрослый человек, папаша, подробнейшим образом записывает все его действия и идеи… ну ладно; можно счесть психом отца — так нет же, еще один взрослый, светило с мировым именем, столь же подробно все это рассматривает и комментирует… а еще сотни человек слушают его лекции, а потом еще и читают чуть ли не миллионы. Если столько людей, наверняка не все подряд психи, что-то в этом находят, значит, что-то на самом деле есть? Значит, и мы с тобой не такие уж извращенные дуры, что копаемся в этом будто бы грязном белье своих душ?