Испанский смычок - [33]

— Не бойся, много не возьму, — сказал он. — И не надейся, тут не разбогатеешь. А это что за штука?

— Виола, — ответил я, — сокращенное от виолончель.

— Здорово, а то я никак не могу запомнить это слово. Ты можешь с ней ходить во время исполнения?

— Ну нет. Я должен сидеть.

Он глубоко вздохнул:

— Плохо. А ты сирота?

— Нет.

— И тебе есть где ночевать?

— Ну да.

Он удивленно поднял брови:

— Это нормальное место?

Как в случае с приваживанием бездомных котят, я был осторожен с ответом:

— Нас там много. Я сплю на небольшой кровати. — И быстро добавил: — С женщиной.

— С женщиной? — Он ухмыльнулся, оглядев меня с ног до головы. — Похоже, не такой уж ты разиня, каким кажешься. Будем партнерами?

Играли мы по очереди, двадцать минут — я, час — он. Стоило нескольким слушателям скопиться у моей виолончели, он немедленно прерывал меня и начинал играть сам, полагая, что монеты посыплются в открытый футляр его скрипки. Мне приходилось ждать.

Но, как правило, много народу возле нас не задерживалось; женщины, плотно укутанные в шали, мужчины с поднятыми воротниками, не останавливаясь, продолжали свой путь, желая поскорее укрыться от непогоды где-нибудь в уютном местечке. В кафе почти все столики бывали заняты, за исключением тех, что ожидали постоянных посетителей. Одобрительный кивок на ходу да монета, брошенная издалека, — вот награды, которые мы в основном получали.

Зима тянулась медленно, начинали дуть сильные ветры, с шумом срывавшие похожие на мечи остроконечные листья с пальмовых деревьев в прибрежной части Рамблас и приносившие запах соли со Средиземного моря да штормы, зарождавшиеся где-то в море. Если дождь начинался внезапно, мы быстро убирали инструменты и устремлялись в укрытие — под козырьки магазинов. Ролану со своей скрипкой было проще, чем мне, к тому же габариты моей виолончели не приводили в восторг бродяг, нашедших укрытие на одном с нами пятачке. Когда дождь заканчивался, мы возвращались к нашему ящику, стряхивая с рукавов холодные капли и растирая окоченевшие пальцы.

Порой работы не было, мы убирали инструменты в футляры и болтали. Ролан рассказывал свои неправдоподобные истории, например, о том, как он пересек горы, как прятался на фермах в уличных туалетах или как не раз убегал от разъяренных отцов симпатичных девчонок, с которыми целовался, а однажды он украл овцу и зарезал ее тупым ножом.

— Да тебя этим и не удивишь, — говорил он. — Здесь, в Испании, каждый мужчина Сид или Дон Кихот. Не так, что ли?

Подобные представления о Дон Кихоте характерны для иностранцев. Кто не читал этой книги, считает Дон Кихота благородным мечтателем и не знает, как на самом деле жестока эта сказка, полная грубости, низости и сарказма. История Дон Кихота не превозносит романтических идеалов, она убеждает читателя, что рыцарские времена в Испании ушли в прошлое.

Я не мог всего этого объяснить — не хотелось обидеть Ролана, поэтому я просто сказал:

— Не думаю, что музыканты такие.

Мои слова задели Ролана за живое. Он вскинул скрипку на плечо и выдал серию стремительных, высоких арпеджио.

— Я — герой, — сказал он. — Чего ты ждешь? Чтобы королева посвятила тебя в рыцари?

Я не ответил.

— Когда-нибудь королевской власти не будет вообще, — произнес он. — Мы избавились от своей, скоро и вы освободитесь. Но Дон Кихоты будут всегда. Ты не на то делаешь ставку.

Я как-то невнятно согласился с ним, что, впрочем, не слишком-то его убедило.

— И ты хочешь быть героем, — не унимался он, — хоть и нацепил на лицо бледную маску humilité[10] — я же вижу.

Я невольно рассмеялся. Это еще больше раззадорило Ролана.

— Нет? Хорошо, тогда почему ты не играешь в оркестре или хотя бы с квартетом? Да каждый музыкант города играет в каком-то ансамбле. Повсюду объявления зазывают музыкантов в оркестр Дворца каталонской музыки. — Это был новый концертный зал, построенный специально для рабочих и либерально настроенных предпринимателей, который однажды составит конкуренцию буржуазному Лисео.

— Не видел я этих объявлений.

— Солист — один на сотню, — продолжал Ролан, — ты уже дважды попробовал, сейчас вот третий.

Его доводы убеждали меня.

— Прикидываешься робким, но ты солист, ведущий исполнитель. — Он громко рассмеялся, излучая такое довольство своими бычьими глазами. — Ты не Фелю Деларго. Ты Фелю дель Арко.

Он развернулся лицом к Рамблас с его неприметными в этот час прохожими и закричал изо всей мочи:

— El Rey del Arco — Король смычка!

Миновала пора лютых штормовых ветров, но погода по-прежнему оставалась студеной; и мой товарищ все это время не сидел без дела. Право стоять на Рамблас Ролану давало негласное разрешение местного музыкального сообщества, которое таким образом регулировало самодеятельность уличных артистов. Рассказывая об этом, Ролан сыпал аббревиатурами названий различных организаций, звучавшими так же непонятно и сложно, как и названия политических группировок, о которых Альберто часто говорил в кафе со своими приятелями. В экстремистском мире Альберто сосуществовали анархисты, радикалисты и синдикалисты. В мире Ролана, а теперь и моем — «Полк западного ветра», «Юные певцы Богородицы», «Музыканты профсоюза механиков». Каждая группа имела собственные правила.