Испанский Парнас, двуглавая гора, обитель девяти кастильских муз - [8]

Держится все мирозданье.

Обещай хоть звезды с неба,

Ложь на совести не виснет:

Посулишь — не обеднеешь,

Выполнишь — когда рак свистнет.

Проводи день именинный

Дома, в будничных занятьях,

Чтоб друзья не задушили

Твой кошель в своих объятьях.

Точно так же в дни гуляний

Лучше сказываться хворым:

Верить можно — но не людям,

А засовам и запорам.

Как тюрьмы и как пожара

Бойся ювелирных лавок:

Там не только что ограбят,

Но и высмеют вдобавок.

Отправляясь в гости к другу,

Лучше вызнать стороною,

Не решил ли он сосватать

Гостя со своей сестрою?

Бедный, будь хоть семи пядей,

Для мадридок истых жалок,

Но покладистых там бродят

Табуны провинциалок.

За пирог с водой вприхлебку,

За конфету — молвить прямо

Нищая составит Тисба

Счастье нищего Пирама.

Может, пылкие мечтанья

О столице поугасли?

Коль прислушаешься — будешь

Ты кататься, как сыр в масле.

Если же не образумил

Я тебя, молокососа,

Будем ждать: вернешься с тещей,

С ртутной мазью и без носа.

Перевод М. Донского

ОТШЕЛЬНИЦА И ПИЛИГРИМ

«Ах, отшельница святая,

Ты, что в тишь уединенья

Скрылась от мирских соблазнов

Для молитвенного бденья!

Долгой истомлен дорогой,

Молит странник Христа ради:

Переночевать позволь мне

Здесь в покое и прохладе».

И отшельница, услышав

Столь смиренное моленье,

Опустила очи долу

И рыгнула от смущенья.

«Ах, я вам состражду, отче,

В том порукой вседержитель,

Принимать вас недостойна

Жалкая моя обитель,

Но коль вы проголодались

И утомлены дорогой,

Не побрезгуйте, отец мой.

Этой хижиной убогой».

Вводит она гостя. В келье

Плеть, вериги, власяница…

Странника за стол сажает,

Предлагает подкрепиться.

Есть козлятина, да только

Ни полена дров в жилище.

Странник, постных яств отведав,

Возжелал скоромной пищи.

С шеи сняв полпуда четок,

Пламя он разжег такое,

Что на нем в одно мгновенье

Подрумянилось жаркое.

До жаркого на закуску

Подала она орехи,

Возбудили они в старце

Тягу к сладостной утехе.

После трапезы отменной

С богомольной голубицей

За ее гостеприимство

Старец ей воздал сторицей.

Перевод М. Донского

ПРОТИВ БЕЗУДЕРЖНОЙ ПОЭТИЧЕСКОЙ ЛЕСТИ

Чтоб воспеть улыбку милой,

Жемчуг песнопевцу нужен:

Как же он прославит зубки,

Не упомянув жемчужин?

А вот зубы коренные,

Не в пример передним, нищи,

Хоть на них лежит забота

Пережевыванья пищи.

В мадригалах и сонетах

Непременнейшие гости

Перламутровые ушки,

Носики слоновой кости.

Чем же провинились локти,

Что о них молчат поэты?

Челюсти, виски и скулы

Тоже вовсе не воспеты.

В виршах множество сравнений

Для слезинок вы найдете,

Но не сыщете полслова

О слюне и о мокроте.

Если дева плачет — бисер

И роса идут тут в дело;

Ну, а что мне надо вспомнить,

Если милая вспотела?

Кудри — золото; но если,

Веря стихотворной справке,

Локон я подам меняле,

Выгонят меня из лавки.

Были женщины из мяса

И костей; теперь поэты

Видят розы в них и маки,

Лилии и первоцветы.

Эх, зеленщики-поэты!

Женщинам вы не польстили,

Прелести их воспевая

В этом травянистом стиле.

Нет, с кораллом целоваться

Было б делом невеселым,

Так же, как лобзать гвоздики

Сладостно лишь разве пчелам.

Очи зарятся на деньги,

А уста подарков просят,

И, однако, виршеплеты

Без конца их превозносят.

А ведь есть тихони-бедра,

Есть бессребреницы-ляжки,

Коим не присущи зависть

И спесивые замашки.

Вот кому за бескорыстье

Посвящать должны поэты

Оды, стансы, и канцоны,

И романсы, и сонеты.

А рубинам ненасытным

И сапфирам завидущим

Лишь презренье вместо гимнов

Пусть достанется в грядущем.

Алчные уста, о коих

Приторный несете вздор вы,

Называть бы надлежало

Устьями бездонной прорвы.

Глазки, в коих блещет жадность,

Это язва моровая,

Зубки, рвущие добычу,

Хищная воронья стая

Разорительны прически,

Так что волосы — бог с ними

Даже черные как сажа

Могут зваться золотыми

Знай, слагая гимны зубкам,

Не вкусишь ты жизни мирной:

Тощей стервой поперхнешься

Или будешь съеден жирной.

Перевод М. Донского

ОГОРОДНАЯ СВАДЬБА

Дон Редис и донья Редька

Не креолы, не цветные,

Вроде там Цветной Капусты,

Но испанцы коренные

Поженились. И на свадьбу

Их высокоогородья,

Чьим благодаря щедротам

Кормится простонародье,

Всю свою родню созвали,

Пригласили цвет дворянства,

Тех особ, кому подвластны

Все земельные пространства.

Прикатила донья Тыква,

И дородна, и спесива,

Оттого, что всех дородней,

И спесива особливо.

А за нею — донья Свекла,

Неопрятная уродка,

Все лицо в буграх и ямах,

Бахрома вкруг подбородка.

Вот дон Лук — торчат нахально

В шляпу воткнутые перья;

Скольких дам до слез довел он,

Обманувши их доверье!

Не замедлила Маслина:

Этой смуглой андалуске

Надо быть без опозданья,

Без нее ведь нет закуски.

Вот дон Апельсин. Министром

Стал он, двор его возвысил.

Глянешь — гладок, верно, сладок

А когда раскусишь — кисел.

Вот сварливый и колючий

Дон Каштан; в его владенья

Не проникнешь, не имея

Должного вооруженья.

Вот обсыпанная пудрой

Куртизанка донья Слива:

Смугловата, нагловата,

Но округлости на диво.

Вот капризная и злая

Низкорослая Горчица:

Всякий, кто не вышел ростом,

Свыше меры горячится.

Вот изящная Черешня:

Молодая — скулы сводит,

Но зато, когда созреет,

Тьму поклонников находит.

Вот ее сестрица Вишня:

Покислей, темней оттенок,

Смолоду — в цене, а позже

Продается за бесценок.

Вот обманщица Капуста:

С виду — сдобненькая пышка,

Но под массой белых юбок

Лишь сухая кочерыжка.

Дыня — образец матроны

Добродетельной и честной: