Испанские братья. Часть 3 - [2]

Он чувствовал себя овеянным свежим ветром с горных вершин, согретым сиянием незакатного солнца, защищённым от всяких штормов и бурь. Его ничего не беспокоило и ничего не смущало. Часто к нему приходили посетители, ибо неудивительно было, что именно то, что делало его недосягаемым для их посягательств, по мнению его противников было подходящей почвой для восприятия их наставлений. Приходили инквизиторы, монахи, священники — люди образованные и весьма известные. Один за другим они входили в его одинокую камеру и приступали с упорством и настойчивостью, придавая угрозами и обещаниями большой вес своему нескончаемому красноречию. Голоса их, как казалось Карлосу, звучали откуда-то издалека, были едва слышны, и они не могли проникнуть туда, где он сейчас обитал — в таинственной близости с Господом. Угрожали ли они или сыпали обещания всевозможных благ — их речи не достигали сознания Карлоса. Что они могли ему ещё сделать? Это чувство защищённости не было обоснованным, это показывали последствия, но сейчас оно избавляло его от многих нравственных мук. Что касалось обещаний, то он, если бы вдруг перед ним распахнулись двери тюрьмы, и ему предложили бы выйти на свободу, сделал бы это только из-за своей сильной тоски по брату.

Когда Карлосу давали для этого повод, он охотно пускался в рассуждения на религиозные темы. Для него было радостью свидетельствовать о своём Спасителе, Который так много сделал для него и продолжал для него делать. Насколько это было возможно, он говорил выдержками из Священного Писания, их он знал по памяти очень много. Но чаще случалось, что ему приходилось брать оружие, которым он так мастерски научился владеть в университете. Он расправлялся с софистами с ловкостью, которую имеет только тот, кто знает законы, по которым это учение построено. Поклонники Аристотеля и Фомы Аквинского не могли прийти в себя от изумления — он разбивал их в пух и прах в их же собственных владениях. Упрёки и оскорбления он принимал со спокойным бесстрашием, ничто не могло вывести его из душевного равновесия. Зачем волноваться? К тем, что стояли во тьме внешней, он мог чувствовать только сострадание, ведь они не видели того, что он видел духовным взором. Обычно волшебство его обаяния и изящества ума действовало на его противников таким образом, что они сами становились добрее к «столь явно закоренелому еретику» даже в большей степени, чем бы они сами пожелали.

На него теперь снизошёл покой, и сердце его было исполнено сочувствия к братьям и сёстрам по заточению. Но кроме Марии Гонсалес он ни с кем не мог о них говорить, потому что любое безобидное замечание или вопрос могли возбудить новое подозрение, или восполнить недостающее звено в цепи обвинений против кого-либо из них. Иногда его посетители сами делали ему сообщения о ком-либо из них, только не всегда можно было полагаться на их достоверность. Так, ему сказали, что доктор Лосада отрёкся. Этому Карлос не поверил.

Похожее утверждали и про дона Хуана Понсе де Леон, но это, к сожалению, отчасти было правдой. В результате истязаний и жестокого заточения поколебалась твёрдость убеждений высокородного гранда, и его вынудили сделать признания, от которых несколько потускнело сияние его мученического венца. Но были и другие примеры. Прежде нерешительный Гарсиа Ариас, которого называли «белым доктором», проявил великую твёрдость духа, и не только засвидетельствовал свою веру, но в ответ на жестокость смеялся инквизиторам в лицо.

О фра Константине поступали самые разноречивые сведения. Сначала утверждали, что знаменитый проповедник не только признал себя виновным, но под пытками дал показания против своих братьев. Потом прошли слухи (и это соответствовало истине), что его, как бывшего капеллана и приближённого короля, не подвергали пыткам, но доказательства его вины были получены случайно. Высокопоставленная дама, одна из его ревностных сторонниц, тоже находилась в заточении. В её дом снарядили алгвазилов, чтобы конфисковать принадлежащие ей драгоценности. И тогда её сын, не разобравшись в цели визита гвардии инквизиции, под влиянием страха отдал им книги, которые фра Константин прятал в доме этой дамы. Среди них находилась рукопись, в которой ясно указывалось на приверженность автора идеям реформации. Когда эту рукопись предъявили заключённому, он больше не стал сопротивляться: — Теперь у вас есть полное и правдивое свидетельство моей веры, — сказал он. И вот теперь он находился в одной из отвратительнейших камер самого глубокого из подземелий Трианы.

Среди тех, кто чаще всего удостаивал Карлоса посещениями, был аббат, настоятель монастыря доминиканцев. Этот человек, казалось, проявлял особый интерес к судьбе молодого «еретика». Он был явным воплощением характера, о которых говорят много, но они очень редко встречаются в действительности. Господин настоятель был ярым фанатиком. Если он грозил Карлосу неугасимым огнём преисподней, что он очень часто делал, то он хотя бы сам верил в то, что говорил.

Карлос чувствовал искренность оппонента, и поэтому испытывал к нему что-то вроде дружеского расположения, и при том настоятель слушал слова Карлоса с большим вниманием, чем все остальные, ведь каждый говорящий хочет, чтобы его слушали, даже если он заточён в мрачнейшем подземелье Трианы, а возможность высказаться предоставляется так редко.