Испанские братья. Часть 2 - [8]

Однажды вечером дон Хуан сопровождал свою невесту на празднество, от которого не смог отказаться. Карлос же пошёл на богослужение в дом Изабеллы де Баена, чтобы в совместной молитве с братьями получить подкрепление.

Дон Хуан вернулся поздно в прекрасном расположении духа. Он тотчас направился в комнату в башенке, где его ожидал брат, сбросил плащ и стоял теперь перед Карлосом, молодой и прекрасный, одетый в малиновый бархатный жилет с золотой цепью и шпагой на богато расшитом поясе, которая сейчас служила только для украшения.

— Никогда донна Беатрис не была так обворожительна, как сегодня! Дон Мигель де Санта-Крус не мог получить от неё ни одного ганца и выглядел так, будто сейчас умрёт от досады и зависти; а этот нахальный Луис Ротело! Я в скором будущем его поколочу, раз ничто другое не способно указать ему подобающее место! Он, сын простого идальго[2], осмеливается поднимать глаза на донну Беатрис де Лавелла! Что за наглость со стороны негодного мальчишки!.. но брат, ты меня не слушаешь, что с тобой?

Неудивительно, что он так спросил. Лицо Карлоса было очень бледно и на печальных глазах были заметны следы слёз.

— Большое несчастье, брат — сказал очень тихо.

— Какое же?

— Хулио арестован.

— Хулио? Караванщик, который перевозит книги и дал тебе Новый Завет?

— Да, он. Ему я обязан своим счастьем в этой жизни и надеждой на жизнь вечную.

— Ай де ми! Может, это неправда?

— Правда. Некий кузнец, которому он дал книгу, предал его. Пусть простит его Бог, если такое можно простить. Это было уже месяц тому назад, мы узнали только сейчас… и он теперь в заточении вон там.

— Кто тебе сказал?

— Все уже говорили об этом в собрании, когда я пришёл. Но я сомневаюсь, есть ли ещё у кого-то столько причин для печали, как у меня. Он мой первый наставник, Хуан! И теперь, — прибавил Карлос после долгого молчания, — теперь я уже никогда не смогу поблагодарить его за то, что он для меня сделал — во всяком случае не по эту сторону могилы.

— Для него нет надежды, — в глубоком раздумье произнёс Хуан.

— Надежда. Только на милость Божью есть надежда. Её не могут исключить даже мощные стены тюрьмы!

— Нет, благодарение Богу!

— Но эти долгие, горькие и страшные муки! Я попытался представить их себе — не смог. Я не решаюсь! И о чём я не решаюсь думать, он должен выносить…

— Он крестьянин, ты же благороден, это тоже что-то значит, — сказал Хуан, для которого узы братства во Христе ещё не уничтожили сословных различий.

— Но, Карлос, — спросил он вдруг с явным испугом, — он что, обо всём осведомлён?

— Обо всём, — спокойно ответил Карлос, — одного его слова достаточно, чтобы для всех нас зажглись костры. Но он этого слова не произнесёт. Сегодня ни одно сердце не трепещет за себя, мы все оплакиваем только его.

— В такой степени ты на него полагаешься? Это о многом говорит. Он в жестоких, дьявольских руках. Они вероятно будут…

— Замолчи, — перебил его Карлос с такой болью в глазах, что Хуан на полуслове умолк, — есть вещи, о которых можно говорить разве что перед Богом в молитве. О брат, молись за него, чтобы Тот, во имя Которого он так многим рисковал, поддержал его, и если можно, сократил бы его смертные муки!

— Конечно, намного больше, чем двое или трое соединяются в молитве за него. Но брат, не поддавайся отчаянию! Разве ты не знаешь, что каждое великое дело требует своих мучеников? Когда была одержана победа, ради которой ни один храбрый воин не сложил бы головы? Когда была завоёвана крепость, и никто не пал в проломе стен? Может быть, этому бедному крестьянину уготована слава, великая слава быть почитаемым во все времена, как святой мученик, смертью которого освящена наша победа. Высокая участь, воистину! Стоит за неё пострадать!

Чёрные глаза Хуана блестели, лицо горело восторгом.

Карлос молчал.

— Ты со мной не согласен, брат?

— Я думаю, Христос заслуживает того, чтобы мы страдали за Него, — сказал он, наконец, — и ничто не поможет нам, кроме Его присутствия, которое даёт нам наша вера… чтобы перенести такие нечеловеческие испытания, и не пасть… Пусть Он пребудет со своим верным слугой, когда всякая человеческая помощь и утешение будут от него далеко!

Глава XXI. На Гвадалквивире [3]

Там мой отец живёт — безвинно, беззаботно,

Недосягаем для руки злодея.

(Шиллер)

В следующее воскресенье братья присутствовали на богослужении во внутренних покоях донны Изабеллы. Из-за охватившей всех глубокой печали служение было более торжественным, чем обычно. Ровным голосом Лосада произносил мудрые, полные любви слова о жизни и смерти, о Том, Кто, являясь начальником всякой жизни, одержал победу над смертью для всех, кто на Него надеется. Потом он произнёс молитву — истинный ладан на алтаре перед престолом милосердия, который скрыт от взора молящихся всего лишь опущенной завесой. Но в такие часы сквозь завесу пробивается не один луч Господней славы.

— Не станем спешить домой, — сказал Карлос, когда с ними расстались друзья, — ночь так хороша!

— Куда же пойдём?

Карлос предложил свой любимый маршрут по оливковой аллее вдоль берега реки. Хуан оглянулся на одни из ворот.

— Зачем такой круг? — он пожелал пойти в противоположном направлении, — сюда намного ближе.