Испанская хроника Григория Грандэ - [4]
Мне очень хотелось летать в Испании, приобрести боевой опыт летчика, помериться силами с фашистами в воздухе, и я прямо сказал об этом Сыроежки ну.
— Этот вопрос решен дома и перерешать его здесь никто не будет. Ты опытный человек, тебе не двадцать лет… Ну как, согласен? — Он засмеялся своему вопросу.
Действительно, вопрос о моем согласии мог быть поставлен только в шутку. Не возвращаться же мне домой лишь потому, что я лишался возможности сражаться в воздухе.
Заметив на моем лице разочарование, Сыроежкин взял со стола кувшин и наполнил два стакана.
— Пей, уж очень жаркий день сегодня.
Неожиданно он по-мальчишески подмигнул мне. И сразу возникло ощущение старого знакомства и дружбы.
— Хочешь поехать в Мадрид командовать интернациональным разведывательно-диверсионным отрядом? — неожиданно спросил Сыроежкин. — Испанцы называют эти отряды «герильерос», по-нашему — партизаны.
— Он затушил недокуренную сигарету и добавил:
— Они действуют там. — Жест его руки не оставлял сомнения, что речь идет о тылах противника. Правая рука у него выпрямилась не до конца, по-видимому, была сломана и неправильно срослась.
Что ж, Мадрид при всех условиях был местом, куда многие мечтали попасть: о героической обороне испанской столицы говорил весь мир.
День и ночь бомбят, обстреливает артиллерия… В Мадриде не очень выспишься…
— Я согласен…
Григорий одобрительно кивнул и, как старому знакомому, сказал;
— С авиацией расставаться трудно, но ведь и наше дело не хуже, а?.. Знал я одного летчика еще во время гражданской войны. Лихой был летчик. Между прочим, из офицеров царской армии. Иван Егоров, маленький такой, блондин…
Бог ты мои! Он знает Ивана Егорова!
— Это же мой инструктор, учитель. Он выучил меня летать! — задыхаясь от волнения, выпалил я.
Сыроежкин с интересом посмотрел на меня.
— Вот оно что! Значит, ты ученик Ивана. Достойный он человек, с первых дней революции с нами. На польском фронте дрался в 1920 году с французскими летчиками, летавшими на самых по тому времени современных самолетах. А наши — на «гробах» латаных-перелатаных. Одни из этих французских асов и сбил его однажды. Но Егоров уцелел, хотя и потерял половину зубов и основательно покорежил свою физиономию…
Все это я уже во всех подробностях слышал от самого Ивана Ивановича, но все же ловил каждое слово Григория о нем…
Весь этот день провели мы вместе. За обедом Григорий рассказывал о людях мадридского отряда. Он не раз уже ходил с ними «на ту сторону».
— Теперь ты походишь с ними. — Он бросил на меня испытующий взгляд, — Там у тебя будет надежный помощник — советский товарищ Александр Рабцевич. Ои известен здесь под именем Виктор. Старый белорусский партизан, живет в отряде с бойцами. У тебя будет номер в отеле «Гэйлорд», где живут все советские военные советники. Там линия поенной связи: телефон, радио, и я всегда смогу поддерживать контакт с тобой.
Но когда этого потребуют обстоятельства, ты будешь ночевать и в отряде. Знаешь, в Мадриде обстановка такая… как тебе сказать? Ну, не очень надежная: много агентов «пятой колонны», анархисты, троцкисты и всякая другая нечисть… Поживешь, сам увидишь…
МАДРИД — СЕРДЦЕ ИСПАНИИ
Из семи дорог, ведущих к этому географическому центру страны, шесть были перехвачены врагом в непосредственной близости от города. И только Французское шоссе, проходящее через Гвадалахару и Сарагосу, вернее, часть его, примерно на протяжении девяноста километров, находилась в руках республиканцев.
В полночь мы выехали на Французское шоссе у Алькала-де-Эпареса, городка, в котором родился автор «Дон Кихота». До Мадрида оставалось двадцать пять километров. Ровная дорога шла под уклон. Мадрид угадывался по вспышкам разрывающихся снарядов.
Навстречу нам изредка попадались машины с потушенными фарами. Мшу я безмолвные темные окраины, мы въехали на авениду Алькала, идущую к центру города. Когда проезжали парк Ретиро, Григорий сказал:
— Здесь стоит зенитная батарея, и фашисты часто обстреливают парк.
И как бы в подтверждение его слов где-то вблизи парка упал снаряд. А когда мы через минуту объезжали справа арку на площади Независимости, слева от нее разорвался второй снаряд, на мгновение осветив небольшую площадь. Грохот разрыва эхом отозвался в пустынных улицах. С воем пронеслись осколки.
— Мадрид приветствует тебя, — смеясь, сказал Сыроежкин и, похлопав меня по плечу, совсем уж добродушно и очень спокойно добавил: — Скоро привыкнешь…
Я был уверен, что привыкну, по пока чувство тревоги покидало меня. За аркой мы свернули в узкую улочку, носившую имя короля Альфонса XI, и подъехали к небольшому отелю, отведенному под жилье военных советников. Снаружи он казался необитаемым. Из его зашторенных окон не пробивался свет. В подъезде за тяжелой суконной занавесью был вестибюль, едва освещенным синей маскировочной лампочкой. Темная лестница вела на верхние этажи, на третьем нас уже ждали. Теплые рукопожатия и бесконечные расспросы о доме людей, оторванных от Родины, обрушились на меня.
На всю жизнь запомнил я тот первый вечер и ночь. После ужина убрали со стола, погасили свет и открыли окна. Мадрид жил обычной жизнью осажденного города, ведь фронт проходил по его западным окраинам в известных уже тогда всему миру предместьях Карабанчель, Каса де Кампо и Университетскому городку. Время от времени где-то в кварталах рвались снаряды, слышалась пулеметная стрельба на ближайшем участке Мадридского фронта у королевского дворца, в полутора километрах от «Гэйлорда».
