Испания. Горы, херес и сиеста - [38]

От площади Каталонии, там, где заканчивается Эшампле, отходит бульвар Рамбла. Рамблас — арабское по своему происхождению слово и переводится как «русло». Это самое знаменитое место Барселоны. Река, которая протекала в этой части города, служила когда-то рвом. К концу XVIII века она превратилась в самую настоящую сточную канаву и в итоге заросла грязью. В наши дни в дождливую погоду вода старой реки через дренажную систему выходит наружу. В эпоху правления Франко один из пресс-офицеров усмотрел причину упадка в появлении городских коллекторов. Капитан Агулира, который не отличался особым воспитанием и красноречием, заявил, что до появления дренажной системы местный сброд погибал от различных полезных в этом отношении болезней. А теперь отбросы общества от этого не страдают. «Если бы не было канализационных труб в Мадриде, Барселоне, Бильбао, то все красные лидеры умерли бы в младенчестве, а не учиняли бы эти кровопролития по всей Испании. По окончании Гражданской войны мы должны уничтожить всю канализационную систему. Идеальное регулирование рождаемости в Испании подвластно только Богу. Канализация — это роскошь, которую заслуживают лишь немногие, а именно вожди Испании, но никак не чернь».

В тот воскресный день на бульваре Рамбла ничто не напоминало о прежних проблемах, связанных с канализацией. Здесь было много торговцев цветами и птицами, уличных художников и музыкантов, бродячих актеров. Многие из них не отличались особым талантом. В их исполнении такие мелодии, как «Мой путь» Пола Анки, песни, написанной для Синатры, и тема из кинофильма «Пианино», ставшие уже классикой, звучали просто бездарно. Немного отдохнув в ресторане, где цены были явно завышены, я решила устроиться где-нибудь на бульваре, чтобы повнимательнее изучить происходящее. Какой-то уличный музыкант решил спеть для меня серенаду. Его исполнение было настолько далеко от идеала, что я не выдержала и решила побыстрее рассчитаться с ним, чтобы он ушел. Я же продолжила рассматривать мимов, выступавших здесь же, и подростков, делавших безуспешные попытки станцевать брейк-данс. Все это сопровождалось пением марионеток под музыку Луи Армстронга, исполняемую на синтезаторе. Кроме выступления артистов мое внимание привлекли чистильщики обуви, которые предлагали свои услуги всем прохожим, кроме меня. Неужели я выгляжу так безнадежно? Кстати, тем, кто не имел каких-либо особых талантов, на бульваре Рамбла тоже нашлось место. Чтобы заработать свои несколько центов, они раскрашивали себя синей краской и стояли абсолютно неподвижно, наблюдая, как люди бросают монетки в их шляпы. Да, антрепренерам в Барселоне — сплошное раздолье.

Хотя в декабре 1936 года, когда сюда прибыл в начале Гражданской войны Джордж Оруэлл, Барселона была совсем другой. Тогда люди на улицах выглядели совсем иначе. Они носили рабочую форму синего цвета, а вместо джаза, исполняемого на синтезаторе, можно было слышать только патриотические песни. В своей книге «Памяти Каталонии» Джордж Оруэлл писал:

«По улице Рамбла, главной улице города, двигалась шумная толпа. С утра до ночи из громкоговорителя доносились революционные песни. Было мало хорошо одетых людей, за исключением небольшого количества женщин и иностранцев. Основная масса носила синюю рабочую одежду из грубой ткани, изредка разбавляемую формой полицейских».

Оруэлл вернулся с фронта в апреле 1937 года. Это было не слишком веселое время. В начале мая на улицах города начались массовые столкновения между анархистами и коммунистами, двумя республиканскими группировками. На пустынных и тихих улицах, по которым я теперь прогуливалась, тогда было очень шумно из-за непрекращающегося грохота оружейных выстрелов, но немноголюдно. На бульваре Рамбла тоже было безлюдно: водители трамваев и пассажиры, услыхав стрельбу, тотчас же выскакивали на улицу и спасались бегством.

Я покинула Рамбла и направилась в Готический квартал. Прямо у собора один тенор очень выразительно выводил испанскую сюиту «Гранада». А на площади одна пара страстно танцевала танго. Побродив по запутанным мощеным улочкам готического города, я устроилась прямо на каменных ступеньках (что лучше всякого стула) и увидела одинокого виолончелиста, а может быть, гитариста, точно не помню. Прохожих на таких затерянных улочках Барселоны всегда очень мало. Зато здесь можно встретить музыкантов, играющих просто так, в свое удовольствие, и при этом гораздо лучше, чем многие другие.

Настал день приезда моих родителей. Я была очень рада видеть их и говорить, говорить, говорить… С ними это делать было гораздо приятнее, чем с дурно пахнущим исследователем карты. Мама привезла с собой целый чемодан вещей. Конечно, моей одежды.

Целых пять дней мы будем постоянно спорить с ней о том, что лучше: синие хлопковые брюки или крошечные розовые шорты, льняная рубашка или обтягивающая черная футболка. Но я все равно была рада и родителям, и вещам, которые они привезли для меня. Кстати, я даже ожидала этого.

Раньше мне было бы трудно представить себя, маму и папу в каком-нибудь людном месте. Маму, смертельно уставшую, в своих мешковатых тяжелых серых брюках (никогда не знаешь, кого ты можешь встретить в Барселоне), и папу — тоже в мешковатых брюках, но рыжего цвета и из вельвета. Итак, все эти пять дней мы беседовали только о шмотках и моде. Для мамы мои вещи и манера одеваться всегда были больным вопросом. Представьте, как я разочаровала бы ее, если бы, позвонив мне на мобильный, она услышала бы: «Привет, я в горах».