Испалец в колесе - [3]
So they packed their suitcrates marked «his and hearse» and set off for their employers highly home in the highlies.
«We're home Sir» said Jesus to the wizened tartan figure knelt crouching over a bag of sheep.
«Why are ye bask so soon?» inquired the Laird, immediately recognizing his own staff through years of experience. «I've had some bad jews from my Mammy — she's coming to seagull me, if its all ripe with you sir.» The Laird thought for a mumble, then his face lit up like a boiling wart.
«You're all fired» he smiled and went off whistling.
Толстый попка
The Fat Budgie
Жила-была хрюшка и сеть гнойников
Однажды, как-то раз, далеко-далече, за тридевять дисней — скажем, триста лет отсюдова, коли вам хочется, — жили-были в неясном лесу гнойники, или кретинчики, целая сеть, а звали их: Грязнуля, Брюзга, Трусишка, Пустобрех, Зубоскал, Алис? Забияка — и Сосиска. Так вот, копались они, копошились, значит, в алмазных прудниках, бааагатых без чего-то. Каждый раз, когда они шли домой с горботы, они пели песенку — совсем как обычные горбочие, — а звучала она, кажется, так: «Йо-хо! Йо-хо! На горботу мы идем!» — в общем-то глупо, ведь шли они к себе домой (хотя может и дома надо было маленько горбатиться).
В один перекрестный день (гнойники) приперлись домой, примирно в шесть чихов, и кого, вы думаете, они там насолили?! — а там Была Хрюшка. Лежит себе в брюзговой постели, да похрюкивает. Впрочем, тот не особо воздорожал. «Кто это съел мою какакашку?» — завопил тут Сосиска, завсегда носивший светло-голубой пуловер. Тень-дребедень, во брачном Зламке, который стоял в миле вокруг, некая женьшина парится в свое ежедневное зеркало и горланит: «Свет мой, зеркальце, скажи, кто красивше всех вокруг?» — что совсем даже не в рифму. «В Киеве дядька», — сообщает зеркальце. «Криш О'Мэллей», — вырывается тут у жилыцины, каковая на проверку оказывается не то Королевой, не то ведьмой, а то и вовсе какой-то желудью.
«Она опять говорит с тем зеркалом, папа, — ябедничает Мист Кредок. — Как ни посмотрю, она все разговаривает с тем зеркалом». Тут папаша Крэдок медленно отделяется от книги, которую пожирает, и объясняет, что она не обязана никому при этом нравиться; заодно добросовестно подпаливает собственного слона. «До смерти достал меня тот слон, — хрипит он. — До смерти надоело, ведь жрет как слон, и объел уже весь дом».
Неожиданно вернемся опять к сети гнойников, где Была Хрюшка, которая стала там настоящей фавориткой, особенно из-за того, что заботливою рукою подбирала мелкие какашки. «Вот какая у нас Была Хрюшка, — восклицали все. — Старая добрая Была Хрюшка, и она наша любливая фаворитка!» «Я тоже, я хрюхрь вас всех! — радовалась Было Хрюшка. — Я хрюхрю всех моих маленьких гомиков!» Вдруг, без малейшего предубеждения, все они слышат кривой такой голосок, что-то песчащий и скрипящий о продаже каких-то яблочков. «Меняю старые яблочки на новые! — верещит вышеподсунутый голосок. — Попробуйте эти уксусные новые яблочки, христорадио!» Тут Брюзга быстро обернулся, спросил: «Зачем?» — и все посмотрели на него.
