Исландский рыбак - [7]

Внезапно Го услышала в себе отголосок забытого чувства — те грусть и страх, которые испытывала, когда ее, совсем маленькую, водили зимой поутру к ранней мессе в церковь Пемполя.

О Париже, однако, она совсем не жалела, несмотря на то что там было много красивого и занимательного. Прежде всего потому, что ей, у которой в жилах текла кровь предков, привыкших носиться по просторам морей, в Париже было тесно. И потом, юная бретонка ощущала себя в этом городе чужачкой, посторонней. У парижанок узкая спина с искусственным прогибом в пояснице, они умеют как-то по-особенному ходить, затянувшись в пояс на китовом усе, а она была слишком умна для того, чтобы пытаться все это копировать. В своих чепцах, заказываемых ежегодно у пемпольской мастерицы, Го чувствовала себя неловко на парижских улицах, девушке и в голову не приходило, что вслед ей часто оборачиваются только лишь потому, что она очень мила.

У некоторых парижанок в манерах сквозило что-то такое, что привлекало ее, но эти женщины были не ее круга. А других, более низкого положения, которые охотно свели бы с ней знакомство, она презрительно держала на расстоянии, считая их недостойными себя. А потому жила без подруг, не общаясь почти ни с кем, кроме отца, занятого делами и редко бывавшего дома. Го не жалела об этой жизни, в которой чувствовала себя одинокой и потерянной, и все же в день приезда была удручена суровостью Бретани, увиденной в разгар зимы. Мысль о том, что еще четыре или пять часов нужно провести в дороге, забираясь все дальше в глубь этого угрюмого края, действовала на нее гнетуще.

Всю вторую половину этого пасмурного дня они с отцом провели в маленьком, растрескавшемся, продуваемом всеми ветрами дилижансе, катившем в сгущающихся сумерках по унылым деревенькам, под кронами похожих на призраки деревьев, покрытых капельками влаги. Вскоре пришлось зажечь фонари, и тогда ничего не стало видно, кроме двух зеленоватых полос бенгальского огня, бегущих впереди лошадей. Это были отблески фонарей на нескончаемых живых изгородях вдоль дороги. Откуда вдруг эта зелень, такая яркая, в декабре?.. Го наклонилась, чтобы лучше разглядеть, и наконец вспомнила: это утесник, вечный морской утесник, что растет вдоль дорог и на скалах и никогда не желтеет в здешних краях. В ту же минуту подул теплый, тоже показавшийся знакомым ветерок, принесший запах моря…

К концу пути стряхнула с нее сон и даже позабавила мелькнувшая мысль: «Ладно, сейчас зима, и уж на сей раз я увижу этих красавцев — исландских рыбаков».

В декабре они должны быть дома — пришедшие из плавания братья, женихи, возлюбленные, родственники, о ком их невесты и подружки так много говорили, гуляя по вечерам, в каждый из ее летних приездов. Вот о чем думала она, сидя в дилижансе, в то время как ноги пробирал холод…

Она действительно увидела рыбаков, и с той поры один из них поселился в ее сердце…

Впервые она увидела его, этого Янна, на следующий день после приезда, на Прощении исландцев,[8] которое празднуется 8 декабря, в день Евангельской Богоматери, покровительницы рыбаков. Только что закончился крестный ход, и темные улицы еще были увешаны белыми материями, украшенными плющом, остролистом, листвой и зимними цветами.

На этом празднике под угрюмым небом радость была грубой и немного дикой. Радость без веселья, рожденная главным образом беззаботностью и вызовом, физической силой и алкоголем. А над ней тяготела еще более явная, чем когда-либо, всеобщая угроза смерти.

Шумит Пемполь: звон колоколов и песнопения священников; грубые и заунывные песни в трактирах; старинные мелодии, которые матросы поют раскачиваясь; жалобные напевы, пришедшие с моря, а то и неизвестно откуда, из тьмы времен. Группки взявшихся под руки моряков, качающихся из стороны в сторону — из привычки ходить покачиваясь и оттого, что хмель уже ударил им в голову, бросающие на женщин оживленные взгляды после долгого воздержания. Стайки девушек в белых монашеских чепцах, с красивыми, стянутыми корсетом трепещущими грудями, с прекрасными глазами, полными желаний, копившихся целое лето. Старые гранитные дома прячут всю эту людскую сутолоку, а старые крыши рассказывают о своей многовековой борьбе с западными ветрами, несущими водяную пыль, с дождями, со всем, что посылает море; а еще крыши рассказывают разные горячительные истории, случавшиеся под их укрытием, давние приключения, в коих людьми правили любовь и отвага.

На всем происходящем — печать прошлого, все проникнуто религиозным чувством, почитанием стародавнего культа, охранительных символов, чистой и непорочной Богоматери. Возле трактиров — церковь с усыпанной листвой папертью, с зияющим темным дверным проемом, с запахом ладана, мерцающими во мраке свечами и развешанными повсюду благодарственными приношениями моряков. Рядом с влюбленными девушками — невесты пропавших моряков, вдовы потерпевших кораблекрушение, выходящие из поминальных часовен в длинных траурных шалях и маленьких гладких чепцах; потупив взор, молчаливые, они идут среди оживленной, шумной толпы как напоминание о смерти. И здесь же, совсем близко, все то же море — великий кормилец и великий пожиратель сильного племени; оно тоже волнуется, шумит, тоже отмечает праздник…