Ислам и Запад - [79]
«В соответствии с этим толкованием миссии ислама и в соответствии с этим пониманием джихада, мы должны всегда утверждать, что исполнение воинского долга в Йемене есть джихад во имя Бога, и исполнение воинского долга против Израиля есть джихад во имя Бога, и тех, кто сражается в этой войне, ждет награда, предназначенная воинам джихада.
…Наш долг — священная война во имя Бога. «Убивайте их, где бы они ни встретились вам, и изгоняйте их из тех мест, откуда они изгнали вас»» (Коран 2:191).
Таким образом, война священна, и тех, кто будет убит на ней, ждет воздаяние мученикам, предначертанное писанием. Сходные мысли можно найти в учебнике по пропаганде среди личного состава, изданного для египетской армии в июне 1973 года. Примечательно, что форсирование Суэцкого канала носило кодовое имя «Бадр» в честь одной из битв Пророка с неверными. Кстати, противник в этом учебнике обозначен не как «сионизм» или хотя бы «Израиль», но просто как «евреи». Одним из основных контрастов между сирийской и египетской военно-пропагандистской литературой является как раз больший упор египтян на религию, тогда как сирийцы предпочитают идеологический подход.
Война между Ираком и Ираном выявила интересные сходства и различия между декларируемыми целями войны и военной пропагандой двух протагонистов. Иранцы, как можно было догадаться, предпочитали говорить о войне языком религии. Противника никогда не называли арабами и редко иракцами, и даже о себе редко говорили как об иранцах, предпочитая представляться защитниками ислама, исламской революции и республики против режима вероотступников, безбожников и ренегатов. Война велась против Баас, а не против иракцев или арабов, которых стремились освободить от антиисламского режима. Иракский же режим, ни в коей мере не признававший себя антиисламским, в то время был привержен светской националистической идеологии. Поэтому иракцы говорили о борьбе против «персов», используя слово фуре, которое в классическом языке завоеватели-арабы применяли к завоеванному народу Ирана. Иногда они шли еще дальше и называли персов маджус, «магами», как первые мусульмане именовали зороастрийцев. Наряду с победами Навухудоносора, объявленного иракским национальным героем, иракцы праздновали и годовщину великой битвы при Кадисии, в которой арабо-мусульманская армия сокрушила мощь древней иранской империи. Обе стороны взывали и к религиозным, и к патриотическим чувствам: иракцы — к памяти о первом великом исламском джихаде против языческой иранской империи, иранцы, — как и неоднократно в прошлом, — к чистоте и революционному динамизму подлинного ислама и борьбе против тех, кто его исказил. По мере усиления военных действий иракцы, не отказываясь от националистическо-радикальной идеологии, стали чаще прибегать к религиозной фразе, а иранцы, не умеряя религиозного рвения, частично вернулись к территориальному патриотизму, за который клеймили шаха.
В последнее время мусульмане сражались против немусуль-ман в двух войнах: во время турецкой высадки на Кипре и последующих боев и в ходе Сирийско-египетской войны против Израиля в октябре 1973 года. И в Египте, и в Турции сопровождавшая военные действия риторика была поразительно религиозной. Народные легенды того типа, что расцветает в военное время во всех обществах, также оказывались сугубо религиозными и повествовали о выступлении Пророка и ангелов Аллаха на стороне мусульман, то бишь египтян, против их врагов. На автора, который пожаловался в печати, что это умаляет достижения египетских вооруженных сил, обрушились яростные упреки. Разумеется, не все египтяне мусульмане. Значительное меньшинство составляют сражавшиеся во всех войнах христиане-копты, из числа которых происходит ряд высших офицеров египетской армии. Этот факт признает и руководство по пропаганде, взывающее как к мусульманским, так и к христианским религиозным чувствам. Тем не менее, когда стало известно о прорыве израильтян на западный берег канала, тут же возник слух, что здесь не обошлось без предательства офицера-копта. Разумеется, в подобных утверждениях не было ни крупицы правды, и египетское правительство немедленно опровергло слухи и постаралось свести их воздействие на нет: видимо, назначение как раз в тот момент генерала-копта командующим одной из армий не было простым совпадением. Еще более удивительно, что к религиозному языку прибегли светские турки, которые во время боев на Кипре описывали себя, своих противников и ведущуюся войну в понятиях ислама.
Если уж такова реакция турок в дни напряженности и столкновения, то возрождение исламских чувств среди иных мусульманских народов, не познавших радости успешной борьбы за национальное освобождение и не испытавших светской революции, проявилось несравнимо более мощно и страстно. Возвращение к религиозным ценностям и реакция на религиозные призывы усиливались по мере того, как приверженцы одной светской идеологии за другой — либералы, националисты, капиталисты, социалисты, коммунисты — оказывались неспособными решить быстро растущие проблемы исламского мира. Унижения и лишения, разочарования и неудачи дискредитировали все заграничные решения и заставили все большее число мусульман поверить тем, кто говорил им, что только в возвращении к истинной вере и божественно предначертанному образу жизни они найдут спасение в этом и в потустороннем мире.
