Искусство учиться - [27]

Глядя на критическую позицию из собственной игры на турнире, занимавшую мой ум в течение нескольких дней или недель, я вдруг находил кажущееся очевидным решение. Обнаруживался наилучший ход, появлялся правильный план действий и верное понимание позиции в целом. Я не могу объяснить это новое знание словами или описанием приходящих в голову позиций. Я воспринимал его как нечто элементарное, например течение воды или легкий бриз. Моя шахматная интуиция поднялась на новый уровень. Это и было изучение «цифр, чтобы забыть о цифрах».

(Важно понимать, что под понятием «изучение цифр, чтобы забыть о цифрах», или «форм, чтобы забыть о формах», я имею в виду процесс, в котором техническая информация трансформируется в нечто наподобие естественного интеллекта. Иногда это действительно цифры, а иногда принципы, модели, вариации, приемы и процедуры, идеи. Хорошим примером изучения цифр, чтобы забыть о цифрах, может служить самый первый урок начинающего шахматиста. Он узнаёт, что местоположение фигур может быть описано количественно, что слон или конь стоят трех пешек, ладья — пяти пешек, а ферзь — девяти. Новички часто считают в уме или на пальцах, чему равна стоимость той или иной фигуры, прежде чем произвести размен. Но со временем они перестают считать. Фигуры приобретают ценность не только сами по себе, но и как части общей позиции. Они могут перемещаться по доске, как своего рода очаги силы. То, что когда-то было заучено как математическая пропорция, ныне воспринимается интуитивно.)

Поразительным побочным действием этого метода анализа стало то, что я начал видеть связь между ограничениями в понимании сути шахмат и своим меняющимся представлением о мире. В процессе изучения критических ситуаций я заметил, что большое значение имеет предчувствие, которое было у меня в каждой конкретной игре.

Ранее я уже говорил о том, как в стрессовой обстановке шахматных турниров напряжение интеллекта растет одновременно с нагнетанием напряженности на доске, и ошибка в ходе чаще всего выливается в психологические проблемы разного рода. Почти неизбежно допускаемые в турнире ошибки усиливали общее психологическое напряжение, и со временем я начал замечать, что шахматные проблемы обычно оказывали влияние и на мою жизнь вне шахмат. Например, во время поездки в Словению тяга к приключениям заставляла меня постоянно отправляться в путь, писать, осматривать достопримечательности, но при этом я очень скучал по своей семье. Мне не так уж часто доводилось говорить по-английски, поскольку все остальные (кроме моей девушки, которая знала английский язык) предпочитали общаться на ломаном испанском, плохом итальянском и еще худшем сербохорватском. Я был чужаком в чужой стране. Впрочем, во Врховье я чувствовал себя как дома. Мне очень нравилась спокойная деревенская жизнь, как и возможность спокойно заниматься самопознанием. Но почти каждый месяц, а то и чаще, я вынужден был покидать Словению и в одиночестве отправляться в Венгрию, Германию или Голландию, чтобы сражаться в изматывающих двухнедельных турнирах. Каждое такое путешествие становилось приключением, но в его начале я неизменно скучал по дому. Я скучал по своей девушке, семье, друзьям — я скучал по всему. Возникало ощущение, что я лист, оторвавшийся от ветки и уносимый ветром, совершенно одинокий. Обычно первые несколько дней давались тяжело, затем я переключался на свои впечатления от нового города и прекрасно проводил там время. Таким образом, проблемой оставались только переезды.

Удивительно, насколько сильно все эти переживания проявлялись на шахматной доске. В течение довольно долгого времени почти все мои промахи в играх случались в моменты, предшествующие или следующие за какими-то серьезными переменами. Например, если я разыгрывал на доске позиционную атаку со сложными маневрами, многоходовыми стратегическими расчетами и постепенным усилением давления на позиции соперника, а ситуация на доске вдруг менялась, переходя в режим ожесточенной тактической борьбы, то иногда я не успевал вовремя приспособиться к новому стилю игры. Если же разыгрывалась тактическая атака, которая внезапно переходила в абстрактный эндшпиль, то я еще некоторое время продолжал делать атакующие ходы, хотя следовало бы взять паузу, глубоко вздохнуть и перейти к разработке стратегических планов. Первое же серьезное решение после отхода от проработанного дома дебюта превращалось в препятствие, и я не поспевал за быстрым изменением ситуации. Моя шахматная психология была ориентирована на статус-кво, поскольку я скучал по дому и хотел восстановить прежнее положение вещей в глобальном смысле, вернувшись туда. Когда эта взаимосвязь стала очевидной, я понял, что пора что-то предпринять и в шахматах, и в жизни.

В шахматах я взял за правило делать паузу, затем совершать несколько глубоких вдохов, чтобы очистить мозг, когда характер борьбы на доске резко меняется. В жизни следовало поработать над тем, чтобы принимать неизбежные перемены, а не бороться с ними. Осмысление проблемы и принятие адекватных мер для ее решения привело к тому, что слабость превратилась в сильную сторону как в шахматах, так и в жизни.