Искусство терять - [70]
В голове у него как будто кто-то скребет ногтями по черной доске.
В эту ночь в душной спальне он слушает свистящее дыхание раскинувшихся вокруг маленьких тел (и ведь не подрочить, вспоминая Шанталь, нельзя вообще подрочить, это вечная проблема, причем все более тягостная, — одна из проблем бедняков; он не услышит о ней ни на каком политическом собрании, как будто никто не относится к этому всерьез, — а он наверняка же не единственный подросток, у которого желание, даже потребность в мастурбации, невозможной из-за тесноты комнат) и мысленно составляет пресс-релизы, где заявляет о полном и окончательном идеологическом разрыве с отцом, целиком и полностью отмежевываясь от его прошлого выбора. Товарищ Хамид вновь подтверждает свою поддержку и ангажированность в борьбе угнетенных против власть имущих на французской земле и во всем мире.
Когда вердикт по инциденту на уроке английского — который ученики называют «бунтом», а дирекция «скандальным поведением», — вынесен, Хамид уже привычным жестом забирает почту из ящика по дороге в лицей, подписывает за отца письмо с сообщением, что он наказан дополнительными заданиями до конца года, рвет конверт и выбрасывает его в мусорный контейнер. Он не испытывает ничего похожего на панику первого раза. Обманывать отца — тоже уже привычка.
• • •
Восьмого мая 1970 года, когда Хамид пытается читать «Капитал» по совету Стефана, а малыши помогают Йеме чистить картошку, по радио сообщают, что на магазин парижского ресторатора Фошона напал отряд маоистов. Хамид вскакивает и прибавляет громкость на максимум — только так можно перекрыть голоса братьев и сестер. Али нервничает и просит его перевести.
— Они ограбили дорогой магазин и раздавали еду на улице, — говорит Хамид, дрожа от возбуждения.
— Это бандиты, — отвечает отец, хмуря брови. — Им место в тюрьме.
Поднявшись с дивана, он выключает радио — жестом, не допускающим возражений. Йема и мелкие, кажется, ничего не видят кроме картошки. И снова Хамид чувствует, как отдалился от ретрограда-отца. Он утыкается в «Капитал», но текста не понимает, написано слишком сухо и строго, а ему так хочется полюбить эти рассуждения, что дистанция, сохраняющаяся между ним и Марксом, несмотря на все его усилия, просто невыносима. Он думает, что во всем виноваты теснота квартиры и большая семья, из-за них ему не дано сполна оценить «Капитал», они-то и раздавили своим весом все, что есть великого и прекрасного в этом мире. Никто не сможет проникнуться словами Маркса, если он окружен треском кипящего масла, смехом мелких, улыбчивым молчанием всегда пассивной матери и плохо скрытой агрессивностью отца.
Когда Йема спросила, как ему обед, Хамид буркнул в ответ, что не хватает соли, и, едва успев произнести это, сразу подумал, что нашел самую краткую и емкую на свете аллегорию. Весь остаток обеда он повторял про себя: «В моей жизни не хватает соли», мысленно чеканя каждое слово и никому не отвечая. Родители молча смотрели, как шевелятся его губы, и пожимали плечами. Наима в свои шестнадцать тоже будет восторгаться внутренними откровениями, не разделив их ни с кем, — они покажутся ей такими наполненными и плотными, что их будет достаточно, чтобы ее жизнь обрела смысл. А вот Хамид к тому времени забудет насыщенность чувств, свойственную отрочеству, и, посчитав дочь трудным подростком, пожелает ей немножко повзрослеть.
В конце обеда пришли коллеги Али для «консультации» с его сыном. Мохтар, муж мадам Яхи (которого, как ни странно, никто не зовет месье Яхи), два брата Рамдана из корпуса С и толстяк Ахмед, который все меньше похож на американского актера и пришел просто за компанию. Пока Хамид пробегает глазами принесенные бумаги, Йема беспокоится, ели ли гости, и, не веря в их дружные кивки, бежит на кухню, которую только что покинула.
— Они не обедать пришли, мам, — бурчит Хамид, ему это не нравится, она и так устает.
Он добился от нее только «Как тебе не стыдно»: Йема никогда не отпустит на пустой желудок любого, кто зашел в ее дом во время трапезы — очень, кстати, растяжимое. И консультации Хамида сопровождаются звоном кастрюль и чавканьем. Пахнет кориандром, рас-эль-ханут [60] и толченым чесноком. Усы сладострастно подрагивают от запахов, доносящихся из кухни.
Мохтар хочет в следующем году просить пенсию, но понятия не имеет, сколько времени платил отчисления в пенсионный фонд. Он принес целую кипу платежек, которые Хамид изучает с озабоченной миной, обнаруживая бесчисленные пробелы в бумажной хронологии.
— Мы слишком долго работаем, — вздыхает один из братьев Рамдана: ему-то пенсия кажется далекой, как тихоокеанский пляж. — Все кишки они из нас вытянули работой.
Обступив склонившего голову Хамида, остальные устало и обиженно поддакивают. Мальчик поднимает глаза:
— А вы не думали о забастовке протеста?
Мохтар пожимает плечами: думать-то они думали. И не только о забастовке. Бывало, мечтали все на Заводе разломать, сбежать на электрокаре или, к примеру, запереть патрона. Мужчины за столом от души смеются. Все правда, все правда.
— Но забастовки и — как бишь это называется? — манифестации (это слово он говорит по-французски) больше для парижан, — заявляет Ахмед.
«Все взрослые когда-то были детьми, но не все они об этом помнят», – писал Антуан де Сент-Экзюпери. «Полдетства» – это сборник ярких, захватывающих историй, адресованных ребенку, живущему внутри нас. Озорное детство в военном городке в чужой стране, первые друзья и первые влюбленности, жизнь советской семьи в середине семидесятых глазами маленького мальчика и взрослого мужчины много лет спустя. Автору сборника повезло сохранить эти воспоминания и подобрать правильные слова для того, чтобы поделиться ими с другими.
Таня живет в маленьком городе в Николаевской области. Дома неуютно, несмотря на любимых питомцев – тараканов, старые обиды и сумасшедшую кошку. В гостиной висят снимки папиной печени. На кухне плачет некрасивая женщина – ее мать. Таня – канатоходец, балансирует между оливье с вареной колбасой и готическими соборами викторианской Англии. Она снимает сериал о собственной жизни и тщательно подбирает декорации. На аниме-фестивале Таня знакомится с Морганом. Впервые жить ей становится интереснее, чем мечтать. Они оба пишут фанфики и однажды создают свою ролевую игру.
«Холмы, освещенные солнцем» — первая книга повестей и рассказов ленинградского прозаика Олега Базунова. Посвященная нашим современникам, книга эта затрагивает острые морально-нравственные проблемы.
Кэти Акер и Маккензи Уорк встретились в 1995 году во время тура Акер по Австралии. Между ними завязался мимолетный роман, а затем — двухнедельная возбужденная переписка. В их имейлах — отблески прозрений, слухов, секса и размышлений о культуре. Они пишут в исступлении, несколько раз в день. Их письма встречаются где-то на линии перемены даты, сами становясь объектом анализа. Итог этих писем — каталог того, как два неординарных писателя соблазняют друг друга сквозь 7500 миль авиапространства, втягивая в дело Альфреда Хичкока, плюшевых зверей, Жоржа Батая, Элвиса Пресли, феноменологию, марксизм, «Секретные материалы», психоанализ и «Книгу Перемен». Их переписка — это «Пир» Платона для XXI века, написанный для квир-персон, нердов и книжных гиков.
Заветная мечта увидеть наяву гигантских доисторических животных, чьи кости были недавно обнаружены в Кентукки, гонит небогатого заводчика мулов, одинокого вдовца Сая Беллмана все дальше от родного городка в Пенсильвании на Запад, за реку Миссисипи, играющую роль рубежа между цивилизацией и дикостью. Его единственным спутником в этой нелепой и опасной одиссее становится странный мальчик-индеец… А между тем его дочь-подросток Бесс, оставленная на попечение суровой тетушки, вдумчиво отслеживает путь отца на картах в городской библиотеке, еще не подозревая, что ей и самой скоро предстоит лицом к лицу столкнуться с опасностью, но иного рода… Британская писательница Кэрис Дэйвис является членом Королевского литературного общества, ее рассказы удостоены богатой коллекции премий и номинаций на премии, а ее дебютный роман «Запад» стал современной классикой англоязычной прозы.
Самое завораживающее в этой книге — задача, которую поставил перед собой автор: разгадать тайну смерти. Узнать, что ожидает каждого из нас за тем пределом, что обозначен прекращением дыхания и сердцебиения. Нужно обладать отвагой дебютанта, чтобы отважиться на постижение этой самой мучительной тайны. Талантливый автор романа `После запятой` — дебютант. И его смелость неофита — читатель сам убедится — оправдывает себя. Пусть на многие вопросы ответы так и не найдены — зато читатель приобщается к тайне бьющей вокруг нас живой жизни. Если я и вправду умерла, то кто же будет стирать всю эту одежду? Наверное, ее выбросят.