Искусство слышать стук сердца - [78]

С высокой корабельной палубы открывался вид на город. В предзакатном солнце сверкал золотой шпиль Шведагонской пагоды. Небо было синим, безоблачным. Рангун в декабре — приятный город. Дни стояли теплые, но не слишком жаркие, а ночи несли приятную прохладу. Декабрь дарил рангунцам несколько недель передышки между влажной духотой сезона дождей и наступлением весны. Вот тогда солнце с новой силой примется прожаривать столицу, не щадя ни людей, ни животных. На узких улочках и задних дворах вновь остро запахнет потом и экскрементами, температура неумолимо поползет к сорока градусам по Цельсию, а знойный воздух с каждым вдохом будет обжигать легкие. Только в декабре жители и могли насладиться прогулками по городу или возможностью просто посидеть у своих домов.

В недели, предшествующие отъезду, Тин Вин часто бродил по городу. Особенно вечерами. Рангун был переполнен слухами. Они атаковали город, как стаи саранчи — рисовое поле. У каждого лотка, в каждой лавчонке люди шепотом спрашивали: «А вы слышали?» — и начинали пересказывать очередную сплетню. Казалось, большой город забыл про все прочие занятия и развлечения и жил исключительно слухами. Кто-то утверждал, что в Бенгальском заливе зародился тайфун — самый крупный и разрушительный за всю историю двадцатого века. Кто-то рассказывал о тигре, который приплыл с другого берега реки Рангун и сожрал семью из пяти человек, а также гулявшую во дворе свинью. Полосатый хищник несомненно был предвестником грядущего землетрясения, что подтвердит любой, даже тот, кто не особо верит предсказаниям.

Фантастические слухи перемежались с более реальными. Говорили, что немецкие корабли блокируют английские порты, а японцы готовятся напасть на Бирму. Звезды более не благоволили англичанам ни в Европе, ни в Азии. Успех вражеского вторжения зависел от дня недели. Если японцы ступят на их землю в среду или воскресенье — Бирмы им не удержать.

Тин Вин спокойно, без споров, впитывал эти сплетни и иногда даже пересказывал их в других местах. Делал это не потому, что верил в них, а скорее из чувства гражданского долга. Людская болтовня со всеми ее домыслами его ничуть не волновала. Ему придется пересечь Бенгальский залив. Корабль, на котором он поплывет, бросит якорь в нескольких английских портах. Это его не пугало. Тин не боялся ни землетрясений, ни тайфунов, ни японцев, ни немецких подводных лодок.

Когда же он избавился от страха? Может, тем вечером, когда дядя объявил, что после окончания средней школы Тин поедет учиться за границу? Или через несколько дней, когда У Со обрисовал ему будущее после возвращения? Все было решено за него, в том числе и предстоящая женитьба на дочери богатого владельца хлопковой плантации. А может, страх оставил его в примерочной английского магазина, когда он нарядился в белый костюм, а двое улыбчивых приказчиков держали перед ним большое зеркало? Костюм был с жилеткой. Прежде всего Тин надел белую рубашку из тончайшего хлопка, а Хла То прицепил к ней манжеты и повязал галстук. Тин даже обернулся — не стоит ли кто рядом. Ему не верилось, что в зеркале отражается он, Тин Вин, привыкший носить лонгьи и ходить босиком. По распоряжению дяди Тину купили три костюма, рубашки, галстуки, ботинки и нижнее белье. Теперь все это лежало в большом чемодане. Тин был вполне экипирован, чтобы ступить на Американский континент.

Нет, страх покидал его постепенно. Тин Вин не знал, как и когда это началось. Боязни тоже требовалось время, чтобы уйти. Плод манго не созревает за один день.

Но Тин помнил, когда впервые почувствовал перемены в себе. Стоял знойный июльский день, однако жара не сильно ему досаждала. Обливаясь потом, он сидел в парке на берегу Королевского озера. Рядом опустилась пара голубей. Им тоже было очень жарко. Птицы даже ворковать не могли. Тин смотрел на воду и представлял себе Ми Ми. Тогда он впервые ощутил, что мысли о ней уже не будоражат, не пробуждают ни желания, ни всепоглощающей тоски, которая прежде лишала сил. Не было ни страха, ни печали. Он знал, что любит Ми Ми больше всех на свете, однако страсть перестала его снедать, связывая по рукам и ногам. Времена, когда он в оцепенении сидел на сосновом пне или, обессиленный, лежал на циновке, безвозвратно прошли. Любовь больше не разрушала его.

Потом пошел дождь. Тин закрыл глаза. Ливень был сильным, но быстро кончился. Когда Тин вновь открыл глаза, уже наступили сумерки. Он встал, прошел несколько шагов и всем телом почувствовал: что-то изменилось. Он словно вырос. С плеч свалилась тяжелая ноша. Он был свободен. Больше ничего не ждал от жизни, и не потому, что разочаровался в ней. Причина была иной. Все важное в его судьбе уже произошло. Он познал счастье, какое суждено познать человеку. Он любил и был любимым. Безраздельно.

Тин произнес эти слова вслух, но тихо, едва шевеля губами: «Я люблю, и я любим».

Это было так просто и в то же время так сложно.

Тин не сомневался в своей любви к Ми Ми и в ее чувствах к нему, как не сомневался в собственном теле. Никто и никогда не сможет отобрать у него это счастье. Пока он дышит, он будет ее любить и будет любим ею. То, что Ми Ми живет в двух днях пути отсюда, значения не имело. Не важно и то, что она не ответила ни на одно письмо. Даже если им не суждено в ближайшие годы увидеться, это пустяки. Чтобы любить, не обязательно жить под одной крышей и просыпаться в одной постели. За несколько лет судьба подарила ему столько радости, сколько большинству людей не удается получить за всю жизнь. Нужно лишь перестать желать большего. Он не имеет права жадничать. Ненасытность ослепляет и оглушает. Тин устыдился, осознав, насколько он был слеп к своему счастью.