Искусство скуки - [18]

– Ещё бы он Флобера перелицовывал! Издательства просто затаскают нас по судам. Я не хочу остаток своей, и без того не слишком счастливой жизни, провести с репутацией самого тупого литературного агента в мире!

– А, что не так с твоей жизнью? – Роберт снова выпрямил спину. – Юридически, вся ответственность ляжет на меня.

– Не в этом дело. Просто, я хочу тебе сказать, что со мной перестанут здороваться, и это всё, конец карьере!

– Ты просто трусиха, и не хочешь слушать доводов разума!

– Роберт, о чём ты?

– Ну, хорошо, хорошо. – Молодой литератор вскинул ладони вверх. – Но тогда ответь мне, пожалуйста, на один вопрос. Ответишь?

– Вот уж даже и не знаю! – Она загасила сигарету.

– Почему ты никогда не слушаешь классическую музыку задом наперёд, на обратной перемотке, а?

«Какая глупость. Но он торжествует, как будто этот вопрос открывает путь к последним тайнам Вселенной».

– Роберт, в этом нет абсолютно никакой нужды. Меня устраивает то, как она написана…

– Написана? Переписана! – Почти закричал он. – Но, не станешь же ты утверждать, что токката и фуга ре-минор на обратной перемотке, это то же самое произведение Баха! А ноты, прошу заметить, остались прежними, ничего не изменилось, кроме порядка их воспроизведения! – Писатель бросил вилку на стол, явно довольный своим убийственным аргументом.

Агнетта молчала.

– Как курьёзный прецедент, при определённых условиях, наверное, это возможно…

– Вот!

– Но, пойми, Роберт, мне не нужна такая дурная слава. И тебе она не принесёт ничего, кроме скандальной известности, в лучшем случае, на несколько недель.

– Нет, ты не понимаешь! Ты решила, что я хочу по-быстрому срубить славы и денег, и при этом, попутно, легко подставить тебя. Так? Признайся, ведь ты именно так подумала? – Писатель смотрел на своего литературного агента с откровенной укоризной.

– А на самом деле? – Агнетта потянулась за очередной сигаретой.

– А на самом деле, это переворот в литературном процессе, и в издательском деле! Революция! Всё теперь будет по-новому. И мы с тобой…

– Без меня! – Она попыталась встать, но Роберт мягко удержал её за руку.

– Ну, хорошо, хорошо. Без тебя. Жаль, конечно… Но, видно, ничего не поделаешь. Гении обречены, быть непонятыми современниками. – Роберт изобразил на своём лице оскорблённую гениальность.

– Да, вы уж гении, как-нибудь в этот раз без нас. – Агнетта немного упокоилась.

Писатель хитро посмотрел на неё. («Что он ещё такого задумал?»).

– Хочешь, покажу тебе щегла, поющего Аве Еву из «Сотворения мира» Гайдна нота в ноту, от начала и до конца?

– Врёшь? – Агнетта недоверчиво покосилась на него.

– Обижаешь, старушка! Сама всё увидишь.

– Да, ну тебя, такого не может быть.

– Твоя беда в том, что ты не веришь в чудеса. А я не далее, чем сегодня вечером, он взглянул на свои часы, – могу представить тебе это истинное чудо. Но! – Роберт держал многозначительную паузу.

– Ну, что ещё? – Агнетта снова устало вздохнула.

– Если птичка споёт Ave Eva из «Сотворения мира», ты, – она напряглась, – отнесёшь один вариант моего романа в «Галлион».

– Роберт, я же сказала!

– Только один вариант, и только в «Галлион».

«В гальюн бы твой роман, а не в Галлион» – не зло, а с сожалением подумала она.

– Ладно, но тогда и у меня одно условие!

– Слушаю тебя внимательно.

– Я скажу Наташе, что это творение молодого неизвестного автора, а тебе придётся придумать себе специальный псевдоним.

Роберт кривил и поджимал свои мясистые губы, пока раздумывал.

– Идёт! – Наконец решился он.

– От начала до конца, нота в ноту, – Агнетта, как пистолетом тыкала в грудь ему указательным пальцем, – Гайдн, Ave Eva.

– Всё так и будет, не сомневайся, старушка. Там делов, всего-то минуты на четыре.

– И прекрати называть меня старушкой! Лучше бы сказал, что-нибудь хорошее о моей стрижке.

– Ok. Как скажешь… А от твоей стрижки, ты же сама видишь, я не отрываю ни на секунду восхищённого взгляда!

– То-то же. Ну, так, где твой гениальный щегол?

– Ты уже сама меня торопишь? – Роберт покровительственно засмеялся. – Подожди, – он снова взглянул на часы, – его хозяин, скрипач играет на Площади Всех Несуразностей, ближе к вечеру. Думаю, часов в шесть будет самое то.

Сказать, что Кристиан был доволен Цвингли – ничего не сказать. У щегла был прекрасный музыкальный вкус! Он соглашался разучивать исключительно проверенные временем классические произведения Баха, Моцарта, Гайдна, Дебюсси. Любил Вивальди, «Времена года», но почему-то желал участвовать только в исполнении «Зимы». Зато, как он её исполнял! Звонкие и остренькие, как маленькие иголочки нотки, вылетая из его серенькой птичьей грудки, неистово резали воздух и попадали в самое сердце слушателей. «Конечно, конечно, Цвингли. Я не имею права настаивать, – не уставал повторять Кристиан, – искусство не терпит насилия! Твоя душа не может лгать, идя на компромисс с тем, что не вызывает в ней полного и глубокого отклика. Ты преподал мне хороший урок, Цвингли, и за него я тебе особенно благодарен. Ведь мне в жизни, часто не хватало именно этого – честности с самим собой…».

Однажды, скрипач решился показать ему маленькую серенаду, которую сочинил ещё в юности, едва только начав пробовать свои силы в композиции. Кристиан невероятно волновался, долго настраивал инструмент, нервно шевелил пальцами левой руки, уговаривал Цвингли немного подождать: «сейчас, сейчас…», осыпая воздух стремительными арпеджио. Наконец всё было готово, и он, самозабвенно прикрыв глаза, заиграл простую, но очень чистую и трогательную мелодию. Кровь в теле скрипача зажурчала, заструилась весенними ручейками, прокладывая себе многочисленные маленькие русла, где-то под его верхними веками начали медленно проплывать облака. А, сквозь грязную, серую, жижистую кашу растаявшего на мостовых снега, начала прорастать трава…