Искусство романа - [33]

ЛЕГКОСТЬ. Невыносимую легкость бытия я нахожу уже в «Шутке»: «Я шел по запыленным камням мостовой и ощущал удручающую легкость пустоты, лежавшей на моей жизни».

И в романе «Жизнь не здесь»: «Яромил подчас видел ужасные сны: будто он должен поднять очень легкий предмет, чайную чашку, ложку, перышко, но не в силах, и чем легче предмет, тем слабее он сам, тем больше изнемогает под его легкостью».

И в «Вальсе на прощание»: «Раскольников переживал совершенное убийство как трагедию и в конце концов не устоял под бременем своего поступка. А Якуб изумляется тому, сколь легок его поступок, как он ничего не весит, как он ничуть не обременяет его. И он размышляет над тем, не больше ли ужаса в этой легкости, чем в истерических метаниях русского героя».

И в «Книге смеха и забвения»: «Эта пустота в желудке порождена именно этим невыносимым отсутствием тяжести. А поскольку крайность способна в любой момент превратиться в свою противоположность, максимальная легкость стала чудовищной тяжестью легкости, и Тамина знает, что она уже не в силах вынести ее ни на минуту дольше».

Только перечитывая переводы своих книг, я удрученно заметил эти повторы! Но затем утешился: возможно, все романисты пишут что-то вроде темы (первый роман) с вариациями.

ЛИРИЗМ (и революция). «Лирика – это опьянение, и человек пьет, чтобы легче было сливаться с миром. Революция не мечтает быть изученной и прослеженной, она мечтает о том, чтобы люди слились с ней; в этом смысле она лирична, и лиризм необходим ей» («Жизнь не здесь»). «Стена, за которой томились заключенные, вся была обклеена стихами, и вдоль этой стены танцевали. Нет, это отнюдь не пляска смерти! Здесь танцевала невинность! Невинность со своей обагренной кровью улыбкой» («Жизнь не здесь»).

ЛИРИЧЕСКИЙ. В «Невыносимой легкости бытия» рассказывается о двух видах ловеласов: лирические (в каждой женщине они ищут свой собственный идеал) и эпические (в женщинах они ищут бесконечное разнообразие женских типов). Это отвечает классическому разделению на лирику и эпос (и драматургию), разделению, которое проявилось лишь к концу XVIII века в Германии и было доведено до совершенства в «Эстетике» Гегеля: лирическое – это выражение исповедальной субъективности; эпическое – стремление постичь объективный мир. Для меня лирическое и эпическое выходят за пределы эстетической категории, они являют собой две возможные позиции человека по отношению к себе самому, к миру, к другим людям (лирический возраст = возраст юности). Увы, это представление о лирическом и об эпическом в такой степени не свойственно французам, что я был вынужден согласиться на то, чтобы во французском переводе лирический ловелас стал романтичным любителем любовных приключений, а эпический ловелас – свободомыслящим любителем любовных приключений. Это было наилучшим решением, но оно меня все же немного расстроило.

МАЧО (и женоненавистник). Мачо обожает женственность и мечтает обладать тем, что обожает. Восхваляя архетипическую женственность той женщины, которой он обладает (ее материнство, плодовитость, слабость, домоседство, сентиментальность и т. д.), он восхваляет собственную мужественность. Женоненавистнику, напротив, женственность внушают отвращение, он спасается бегством от слишком женственных женщин. Идеал мачо: семья. Идеал женоненавистника: холостая жизнь и множество любовниц; или: брак с любимой женщиной, но без детей.

МЕДИТАЦИЯ. Три изначальных возможности романиста: он рассказывает историю (Филдинг), описывает историю (Флобер), мыслит историю (Музиль). Описание в романе XIX века находилось в гармонии с духом эпохи (позитивистским, научным). Роман, основанный на беспрерывной медитации, в ХХ веке противоречил бы духу эпохи, которая не любит мыслить вообще.

МЕТАФОРА. Я их не люблю, если они являются всего лишь украшением. Я здесь имею в виду не только банальности вроде «зеленый ковер прерии», но и, например, Рильке: «Смех тек из распяленных ртов, как гной из открытых ран». Или вот: «Уже облетела пушистая листва молитв, они поднимаются из уст сухими сучками» («Записки Мальте Лауридса Бригге»[5]). Зато метафора кажется мне незаменимой как средство осознать, благодаря внезапному откровению, неуловимую сущность вещей, ситуаций, персонажей. Метафора-определение. Например, у Броха, метафора экзистенциальной позиции Эша: «Его желание было устремлено к однозначности: он хотел сформировать мир, который был бы настолько однозначным, что его собственное одиночество было бы прочно прикреплено к нему, словно к металлической свае» («Лунатики»). Мое правило: минимум метафор в романе; но если они есть, то должны быть кульминационными точками.

МИСТИФИКАЦИЯ. Неологизм, сам по себе очаровательный (от слова mystère – «мистерия», «тайна», «таинственность»), появился во Франции в XVIII веке в среде либертенов для обозначения обмана исключительно комического характера. В сорок семь лет Дидро устраивает замечательный розыгрыш, заставляя маркиза де Круамара поверить, будто его покровительства добивается одна юная несчастная монахиня. На протяжении нескольких месяцев он посылает растроганному маркизу письма за подписью несуществующей женщины. Эта мистификация послужила основой для романа «Монахиня»: еще один повод полюбить Дидро и его век. Мистификация: действенный способ не воспринимать этот мир всерьез.