Искусство революции - [32]

В те годы многие ездили в Польшу и приторговывали шмотьём и косметикой. Были и серьёзные фарцовщики, были эпизодические, а третьи только помогали настоящим фарцовщикам сбывать товар. Некоторые на работе разводили целый магазин, и к ним постоянно кто-то приходил посмотреть, примерить, прицениться. Конечно, деятельность такая была наказуемой, и все рисковали, но всё равно торгашество процветало и, наверно, не было ни одного человека, кто хоть раз не отоварился таким образом. Подпольные торговые сети действовали на всех предприятиях.

Юрик тоже иногда приторговывал всякими модными тряпками:

— Слышь, сестра, платье «сафари» хочешь посмотреть? Как раз твой размер. Фирма!

Заходим в перфораторскую, и бизнесмен разворачивает шмотку. Ничего так платьице, и цвет, и покройчик. Только с «лейблами» тут явный перебор — на вещичке красуются этикетки явно конкурирующих фирм. Покатываюсь от смеха и указываю приколисту на оплошность:

— Предложи кому подурнее, Юрик.

— Сестра, а сестра, а ты хитрая…

Юрик не унывает, шмотка будет обязательно реализована — сколько ещё «сестёр» пересмотрит платьице, а там и попадётся такая, кому фасончик понравится… Бывали и фокусы посерьёзнее.

Постоянно разглагольствующего о своём пренебрежении к женскому полу и о том, что он не собирается ни на ком жениться, сурового, бородатого Михаила Шурики-Юрики поймали на слове и заставили дать расписку, что он не женится в течение следующих трёх лет. Расписку подтвердили свидетели и положили храниться в надёжном месте.

— «Только это, смотри, чтоб не поджениваться», — потребовали они.

Принципиальный Михаил крепился (он ни за что бы не допустил насмешек над собой) и действительно не женился установленные распиской три года, а по истечении срока привёл на редкость некрасивую рябоватую девицу и представил, как свою жену. Помимо всего, девица оказалось крикливой и глуповатой. Кто знает, если бы не данное обязательство, может, выбор его бы был другим.

А весёлые приколисты, Шурики-Юрики, с серьёзными минами изобретали всё новые проказы и смотрели, кого бы ещё подкузьмить.

В старой типографии

Когда-то здесь была типография, и теперь она здесь. Тяжёлая гильотина, ручной нож для резки бумаги, старые печатные машины, пресс. Всё выкрашено в зелёный цвет. Тяжёлое, громоздкое, безотказно работающее, чего доброго, с середины прошлого века, оборудование. А что с ним сделается, с этим тяжёлым металлом? Когда-то здесь хозяйничало типографское начальство Почтового ящика. Документы множились, печатались, переплетались по заявкам отделов, заявки раскладывались по ячейкам специального шкафа. Потом налетели ветры перемен, Почтовый ящик ликвидировали. Многое исчезло, растащили, уничтожили. Но не старую типографию. Только сейчас здесь царит Вовчик, один из самых давних моих знакомых на земле. Это под его присмотром и в его владении старая техника продолжает служить и приносить доход и пользу людям.

— Ну, заходи, заходи! Конечно, тебе всегда помогу, — безотказный Вовчик встречает меня сегодня особенно ласково. По старой дружбе я его немножко эксплуатирую, вот и сегодня нужно вырубить нужный формат бумаги.

— И чего это я тебя так люблю, Вовчик? — подлизываюсь я.

— Слушай, а не поздно ли? — со смехом отшучивается он.

Напоминаю, что всё-таки лучше поздно, чем никогда.

— Вот это ты верно подметила!

У окна на рабочем столе на расстеленной бумаге (чего — чего, этого добра тут много!) нехитрые закуски и початая бутылка водки. Маленькие хрустальные рюмочки — когда-то признак хорошего благосостояния. Странно они смотрятся на таком столе. Вовчик и его собутыльник поминают безвременно ушедшего год назад в мир иной друга Шурика. Здесь же третья рюмочка, наполненная водкой — за него.

— Слышишь, Вовчик, мне вспомнилось, как когда-то давно, в этом же помещении, вон за тем столом мы тоже пили водку со Стасиком, который работал здесь. И с Сеней. Просто Сене тогда нужно было напечатать какие-то брошюры для диссертации, и я ему устроила блат у Стасика, а он в благодарность принёс бутылку. Стасик пожелал её распить с нами под какую-то ужасную рыбу. Дело уже было после работы. Что такое пол-литра на троих? Только мы с Сеней сам знаешь, какие пивуны были. Львиную долю оставили Стасику, только Сеню всё равно пришлось в Икарус заталкивать, сам никак не мог подняться.

— Точно, там всегда стоял этот стол.

— И вот этот пресс всегда здесь стоял! Когда я сюда приходила, Стасик заталкивал меня между прессом и шкафом и лез обниматься. При этом на весь этаж в шутку орал — женюсь на Яковлевне! И все думали — таки, что-то между ними есть!

Вовчик и его собутыльник хохочут.

— Да, я помню! Наверно, весь ящик это помнит. Стаська тоже про это говорит, когда приходит сюда. Ты ведь тогда ещё совсем девчонка была, — подтверждает Вовчик. — Но как ты много помнишь про то время! А я почти ничего в памяти не держу, не помню и не хочу помнить, что было. Мне от этого ни тепло, ни холодно. Не люблю вспоминать!

Он возится с гильотиной. По профессиональной привычке «безопасника» говорю:

— Смотри, осторожно — руки.

— Что мне нравится, так то, что ты обо мне всегда заботишься! — многозначительно констатирует Вовчик.