Искусство речи на суде - [47]

Те, кому приходилось беседовать с присяжными, знают, что они спорят не о том, какое преступление совершил подсудимый, а о том, какой он человек. Интересно сопоставить эту точку зрения с рассуждениями чисто философского характера. Шопенгауэр говорит, что, несмотря на безусловную необходимость наших поступков по закону причинности, всякий человек считает себя нравственно ответственным за свои дурные поступки и считает так потому, что сознает, что мог бы не делать их, если бы был иным человеком; таким образом, основанием нравственной ответственности служат не отдельные преходящие поступки человека, а его характер; он сознает, что должен нести ответственность именно за свой характер. Так же относятся к этому и другие люди: они оставляют в стороне самое деяние и стараются только выяснить личные свойства виновника: "он дрянной человек, он злодей", или "он мошенник", или "это мелкая, лживая, подлая натура"; таковы их суждения, и упреки их обращаются на его характер. Едва ли можно сомневаться, что присяжные, оправдавшие Позднышева, руководились именно соображениями этого рода.

В своей статье о Шекспире *(93) Толстой говорит, что содержанием искусства служит определенное мировоззрение, соответствующее высшему в данное время религиозному пониманию общества; это мировоззрение бессознательно для оратора проникает все его произведение. Религиозное понимание в том смысле, как о нем говорит Толстой, есть не что иное, как нравственное сознание общества, и определение, выраженное им по отношению к драме, вполне подходит и к ораторскому искусству. Судебная речь должна заключать в себе нравственную оценку преступления, соответствующую высшему мировоззрению современного общества; в этой оценке, несомненно, есть доля бессознательного, хотя, конечно, значительно меньшая, чем в чисто поэтическом произведении.

Ни одно явление в жизни общества не бывает вполне независимо от современной ему действительности; напротив, оно обыкновенно находится в самой тесной связи с нею. Мы живем солнечным светом и теплом, кислородом воздуха, телесной пищей и духовным воздействием на нас окружающих и наших книг; в свою очередь мы сами оказываем физическое и нравственное влияние на людей и события, с коими соприкасаемся. И каждое преступление, как определенное общественное явление, бывает связано тысячью нитей со всей современной ему обстановкой. Оратор, призванный наряду с законной оценкой этого преступления дать и нравственную, должен считаться с этим. Как же сделать это? Введите ваше дело в современные условия общественной жизни; пусть станет оно для вас центром, в котором, как отдельные нити и круги в паутине, сосредоточится все научное и нравственное сознание, все практические и высшие стремления того общества, среди которого жил и совершил свое преступление подсудимый, а затем пусть все это отразится в вашей речи и найдет в ней свою равнодействующую по отношению к этому делу.

Чтобы не быть превратно понятым, я должен оговориться: я намечаю перед вами практическое правило в идеальной, недостижимой в действительности формуле; но всякий оратор, по моему убеждению, должен, насколько может, приближаться к ней. При этом, когда я говорю: пусть все отразится в вашей речи, я отнюдь не хочу сказать: пусть будет и все высказано; и здесь необходима та разборчивость, о которой я уже говорил: не пытайтесь сплетать перед вашими слушателями всего узора этих кругов и нитей жизненной паутины, умейте выбрать две, три из них, но так, чтобы они воспроизводили всю сеть перед умственными взорами судей.

Но это не все. Нравственные воззрения общества не так устойчивы и консервативны, как писаные законы; в нравственном сознании людей всегда происходит то медленная, постепенная, то иногда резкая, неожиданная переоценка ценностей; глубоко вкоренившиеся, казалось бы, взгляды иногда со дня на день изменяются и часто сталкиваются между собой. Требование нравственности всякий понимает и толкует по-своему, и всякий вполне свободен в своих суждениях при этом толковании. Поэтому в рассматриваемой мною части своей речи оратор имеет выбор между двумя ролями. Он может быть послушным и верным, уверенным выразителем господствующих воззрений; такая уверенность часто высказывается в прокурорских речах. Но бывает и другое: оратор вовсе не обязан всегда быть глашатаем господствующего или подчиненного большинства. Он может выступить перед судьями в качестве изобличителя распространенных заблуждений, предрассудков, косности или слепоты общества, идти против течения, отстаивать свои собственные, новые, неслыханные взгляды и убеждения.

О творчестве

Главный нерв речи есть нечто, факт или вывод, заключающееся в деле или вытекающее из него; главный спорный вопрос, следовательно, и главное положение оратора – также. То и другое надо искать в деле. Но иногда обдумывание речи не ограничивается этим. Прочтите любую речь истинного оратора, и вы убедитесь, что, будучи обвинением или защитой, она есть вместе с тем художественное произведение. Это объясняется тем, что творчество в судебной речи по существу своему соответствует творчеству человека в области искусства вообще. Многие люди, особенно судьи-практики, держатся другого взгляда; иные решительно отрицают творчество на суде в прямом смысле слова. Остановимся на этой точке зрения.