Искусство путешествовать - [33]
В июне 1802 года Гумбольдт совершил восхождение на гору, считавшуюся тогда высочайшей вершиной в мире, — вулканический пик Чимборасо в Перу, высота которого составляет 6267 метров над уровнем моря. Вот как описывал эту экспедицию сам Гумбольдт-ученый: «Мы продвигались вперед сквозь плотные облака. Во многих местах ширина гребня, по которому мы шли, составляла не более восьмидесяти дюймов. По левую руку открывался вид на снежный обрыв, ледяная кромка которого сверкала, как стекло. Справа угадывалась сквозь туман пропасть глубиной от 800 до 1000 футов, на дне которой едва виднелись нагромождения огромных камней и обломков скал». Несмотря на тяжелые условия и опасности, Гумбольдт находит время обратить внимание на то, что, несомненно, не заметил бы никто из простых смертных: «Несколько экземпляров скального лишайника встретились нам выше уровня снеговой линии, на высоте 16 920 футов. Последний вид зеленого мха был отмечен нами на этих склонах на 2600 футов ниже. М. Бонплан (участник экспедиции Гумбольдта) поймал бабочку на отметке 15 000 футов над уровнем моря, а последнюю муху мы видели на 1600 футов выше…»
Фридрих Георг Вайтш. Александр фон Гумбольдта и Эме Бонплан у подножия вулкана Чимборасо, 1810 г.
Почему так получается, что человеку бывает страшно интересно, на какой высоте над уровнем моря ему на глаза попалась какая-то муха? Почему ему есть дело до клочка мха, растущего на гребне вулканической гряды шириной буквально в десять дюймов? Если говорить о Гумбольдте, то его любопытство вовсе не было произвольным или непредсказуемым. Сфера его научных интересов формировалась на протяжении длительного времени. Мухи и мхи с лишайниками привлекли его внимание лишь потому, что были связаны с поисками ответов на другие — давние, более общие и, кстати, более понятные непосвященному вопросы.
Любопытство можно образно представить как множество цепочек, состоящих из бесчисленных «маленьких» вопросов. Эти цепочки протянулись далеко — во все стороны от своего рода условного центра, который, в свою очередь, формируется несколькими крупными, принципиально важными и прямыми, понятно поставленными вопросами. В детстве мы задаемся такими вопросами, как «Почему на свете есть добро и зло?», «Как устроен мир?» и «Почему я — это я?». Если обстоятельства складываются благоприятно, если у человека формируется правильный характер, то впоследствии, уже в зрелом возрасте, он выстраивает на фундаменте этого детского желания понять мир подлинное, взрослое любопытство и со временем совершенствует его до такой степени, что неинтересных тем и вопросов для него просто не остается. Глобальные и вместе с тем простые вопросы тесно переплетаются с менее значимыми, но оттого гораздо более сложно сформулированными, порой внутренне противоречивыми проблемами, требующими для понимания и решения особых, узкоспециализированных, почти тайных знаний. В конце концов, человек сам не замечает, как его больше всего на свете начинают интересовать высокогорные мухи или, например, отдельные фрагменты фресок на стене дворца шестнадцатого века. Ему вдруг начинает казаться, что для познания нашего мира в целом нет ничего важнее подробнейшего изучения внешней политики, проводившейся каким-то давно упокоившимся монархом, который правил на Иберийском полуострове в незапамятные времена, или же постижения подлинной значимости торфа как энергетического ресурса в период Тридцатилетней войны.
Если попытаться раскрутить ту цепочку вопросов, которая привела к тому, что на гребне гряды, ведущей к вершине вулкана Чимборасо, Гумбольдта больше всего волновали редкие, случайно залетевшие на такую высоту мухи, то выяснится, что эта цепочка уходит далеко в прошлое — в глубокое детство ученого. Еще в шесть лет Александр Гумбольдт вдруг задался вопросом: «Почему в окружающем мире все так по-разному устроено?» Подобные мысли стали приходить будущему ученому в голову после того, как он, житель Берлина, съездил к родственникам на юг Германии. Окружающие с пониманием отнеслись к проблемам, над которыми ломал голову смышленый мальчик, и, услышав в очередной раз вопрос вроде: «А почему деревья, которых так много в Баварии, не растут в Берлине, и наоборот?», не ограничились краткими объяснениями, а снабдили Александра целой библиотекой книг о природе и микроскопом, а также наняли ему учителей и гувернеров, разбиравшихся в ботанике. В семье его называли не иначе, как «нашим маленьким химиком», а в гостиной по распоряжению матери мальчика были повешены выполненные им учебные рисунки различных растений. К моменту отплытия к берегам Южной Америки у Александра Гумбольдта уже сложилось собственное научное мировоззрение, и он был готов к тому, чтобы сформулировать в своих работах те законы, согласно которым климат и географическое положение формируют флору и фауну тех или иных территорий. Любопытство, проявившееся в семилетнем мальчике, не угасло во вполне сформировавшемся ученом, лишь вопросы, занимавшие его взрослого, были лучше систематизированы и касались весьма частных аспектов ботаники как научной дисциплины. Его, например, интересовало, «влияет ли на рост папоротников их расположение на северных склонах складок местности», или же «на какой предельной высоте выживет росток пальмы».
