Искусство проклинать - [11]

Он привлекал и раздражал одновременно, так трудно было поверить, что посреди всего этого узаконенного бедлама можно оставаться настолько чистым и ясным, почти идеальным. Это защитная реакция, как у меня, или настоящая выстраданная мудрость, которую трудно заиметь мужчине такого возраста, да ещё и получившему ранение в Чечне. Что мне в нём искать, хитрость, глупость или самоуверенность при таком раскладе? Наверное, скажи мне кто-то, что этот Дан из высших уголовных кругов, его поведение было бы более понятным. Но он, конечно, ничего общего не имеет с подобной средой — это видно без труда.

Я злилась на то, что он напомнил мне Олега Зотова, с которым меня посадили за одну парту в пятом классе. Мы, детдомовские, не любили домашних детей — ухоженных, приглаженных, сытых, одетых гораздо лучше нас. Мы не доверяли им, и основанием был горький опыт постоянных междоусобных войн. Олег выделялся даже среди домашних особой спортивной статью, аккуратностью, приветливостью ко всем без разбора. На большой перемене он достал из портфеля пакет с пирожками и предложил мне угощаться. В ответ я, не задумываясь, заехала ему кулаком в глаз. До сих пор помню его изумление и свою радость, а потом пытливо — задумчивые взгляды, которыми он меня награждал.

Я била его почти каждый день, изводила насмешками и издёвками, — он ни разу не пожаловался, не заплакал, не дал сдачи. Всё смотрел и смотрел, как баран на вывеску. Наконец, в школу пришла его мать, чтобы поговорить со мной. Она была такая прелестная, уютная, красивая и так знакомо пахла духами с примесью ландышей, что я возненавидела Зотова ещё больше. Я смогла на все увещевания и уговоры этой милой, излучающей чудесное очарование женщины, выдавить только злобный идиотский упрёк.

— Чего же он не защищается, ваш хороший мальчик? Почему сдачи не сдаёт?

Она округлила миндалевидные тёпло-серые глаза и попыталась погладить меня по плечу: Ну как же он может, Тиночка! Он же не может драться с девочкой! Это нечестно, неправильно и непорядочно! Жестоко!

Она хотела, чтобы я пришла к ним в гости. Это убийственное предложение я отклонила в духе и выражениях родного детдома, а Олега поклялась про себя излупить до посинения. Через день я воткнула ему в бедро остриё циркуля прямо на уроке геометрии, и за решение моей судьбы, в очередной раз, взялся педсовет.

Меня хотели исключить из школы, но, по ходатайству классной и физрука, а особенно — по просьбе матери Зотова, оставили на испытательный срок до конца учебного года. Ходить в другую школу вместе с нашей татарской группой было небезопасно, и я перестала замечать Зотова вообще. Нас рассадили как можно дальше друг от друга, и он больше не заговаривал со мной целых три года. Да и класс, в котором нас детдомовских было всего двое, старался общаться со мной только изредка, по делу.

Когда Олег узнал, что после каникул, я уеду в интернат, мы с ним снова встретились. Я тогда лежала в нашем изоляторе, со свеженьким гипсом на ноге. Не понимаю, как он допросился, но его пропустили. Я глазела в окно, чтобы не зацикливаться на боли и успела пересчитать всех пролетающих под карнизом ласточек, когда услышала его голос и оглянулась.

— Тина, ты уезжаешь. Я пришёл проститься…. Не мог не прийти…

Самый красивый мальчик в школе, на которого оглядывались даже старшеклассницы, стоял передо мною с пакетом, распространявшим упоительный запах апельсинов, а я сидела, дура — дурой, в дребезжащей железной кровати с проржавевшей от хлорных обработок спинкой, среди проштампованных застиранных простыней, в латаной хлопчатобумажной ночнушке с нелепыми завязками у ворота, с костылями и горшком возле стены.

— Почему мы враги, Тина? Я никак не могу этого понять…. Не понимаю, за что можно ненавидеть того, кто тебя любит. Ведь я тебя люблю. И всегда любил….

Я завизжала и бросила в него стакан с тумбочки. Прямо в гладкий загорелый лоб, поперёк которого разошлась кожа, заливая кровью серые глаза с пушистыми девчоночьими ресницами.

Больше я его не видела, никогда….

Я поднимаю глаза на Дана. Похож он на Зотова? Волосы и глаза ярче, лицо более строгого рисунка. И что-то общее, неуловимое, всё же есть. Ну, мальчик, ну загадка века!

Он ловит мой взгляд, сдержанно улыбается.

— Устали, Тина?

Устала, красавец ты мой, устала. На сто лет вперёд устала! И не хочу этого скрывать, как ты. Усталость приличнее любопытства. Или, что ты там ещё вызываешь: нездоровый интерес и праздную зависть. Тоску….

— Да, есть такой грех. Целый день в хлопотах, пора бы и отдохнуть. Фить — фирю.

Мы отвезли Маринку домой, и сдали на руки папе с мамой. Дан им, конечно, сразу понравился, и Нина Сергеевна стала приглашать нас к чаю. Я начала отнекиваться, ссылаясь на усталость после рабочего дня, Дан меня поддержал. Назад ехали медленно, подчиняясь общему ритму автопотока. С неба посыпалась мокрая снежная гадость, залепляющая стёкла. Вереница машин впереди гудела, мигала фарами, передвигаясь рывками от перекрёстка к перекрёстку.

— Ещё не втянулись… — я закурила, приоткрыв форточку. А вы хорошо ведёте. Спокойно, без лишней траты нервов.

— Нервы остались на войне — чуть улыбнувшись, ответил он: Туда им и дорога, старым да истрёпанным! А новые, пока подрастают, с Божьей помощью.