Искусство и Кофе - [32]

Что там случилось с многоуважаемым мистером Маноле-старшим, дослушать не получилось — кто-то снаружи тоненько взвыл, заржала лошадь, фургон словно на стену налетел, меня дернуло со скамьи, как крюком…

…и бросило на колени к Эллису.

Воздух от удара выбило из легких, я сипло раскашлялась, Эллис взвыл тихонько — кажется, он сам умудрился стукнуться головой о стенку. Один Лайзо чудом удержался на месте и никак не покалечился, а потому теперь смог обругать возницу за нас троих, колотя в «окошко» кулаком для внушительности.

Причем — видимо, с оглядкой на присутствие леди — в исключительно пристойных выражениях. Ничего, крепче уже намертво приклеевшегося к Беснику «дурень», я так и не услышала.

— Виржиния, вы живы? — осипшим голосом спросил Эллис. Так и не сумев справиться с кашлем, я просто кивнула. Мне впервые было жаль, что корсеты давно вышли из моды. — Ох, ну и приложило же вас… У меня даже колени онемели от удара.

Лайзо, пригрозив напоследок вознице обращением к высшим инстанциям и всеми карами небесными («Вот ужо я матери расскажу, она тебе устроит — гром с молниями писком покажется, а чума — праздником!»), обернулся ко мне и помог подняться на ноги и сесть обратно на скамью…

Или, точнее сказать, просто поднял меня и усадил на место, бережно, как фарфоровую куклу.

— Простите, леди, — он неловко расправил мои замявшиеся юбки и тут же отдернул руки. — Там вроде как собака под ноги лошади шмыгнула, та и шарахнулась. Дальше мы в Смоки Халлоу съезжаем, там поспокойней будет, но все ж позвольте мне рядом с вами сесть. Если что — успею поймать, чтоб вы не покалечились. А то нынче у Бесника руки совсем кривые — он как ящик с углем везет, а не живых людей.

Я не слишком хорошо представляла, как один человек может удержать другого от падения, просто сидя рядом, но все же кивнула, поправив густую вуаль:

— Поступайте, как считаете нужным, мистер Маноле. Благодарю за заботу, — и, отчего-то смутившись, поспешила обратиться к Эллису: — И все же меня очень интересует вопрос — зачем нам ехать в фургоне? Разве не лучше было бы нанять кэб, если уж автомобиль брать неразумно?

Детектив сердито поддернул воротник, нахохлился, как воробей на морозе, и буркнул:

— Зачем, зачем… За вами следят, Виржиния, вот зачем.

Я похолодела:

— Кто? Неужели еще один сумасшедший, как тот парикмахер?

— Нет, к счастью, — поморщился Эллис. Тон у него, вопреки смыслу ответа, был безрадостный. — Полагаю, люди маркиза Рокпорта. В другой ситуации это меня только обрадовало бы, потому что я всей душой радею за вашу безопасность, Виржиния. Но сейчас мне совершенно не хочется, чтобы ваш ненаглядный маркиз узнал, что я таскаю хрупкую леди по сомнительным притонам…

— Никакой у моей матери не притон, хороший дом, чистый, — искренне возмутился Лайзо — аж глаза сердито засверкали, но Эллис не обратил на этот демарш ни малейшего внимания:

— … а значит — нужно провезти вас тайком. Мне уже намекали на то, что я позволяю себе… вольности. Не думаю, что в следующий раз маркиз ограничится одними намеками.

У меня челюсть свело от злости. Какое право имеет Рокпорт вмешиваться в мои дела?!

— Я поговорю с ним.

— Ох, а вот этого ни в коем случае делать не надо, — Эллис бросил на меня предупреждающий взгляд. — Виржиния, не беспокойтесь, я и не в такие переделки попадал. И, разумеется, я слишком дорожу вашим обществом, чтобы так просто поддаться на угрозы и отказаться от него. Мне нужно всего дней десять, чтобы закончить одно дельце, и потом… Впрочем, об этом после, — оборвал он себя и добавил, предупреждая расспросы: — Я все расскажу вам — в свой срок. В конце концов, это дело касается и вас.

На этой таинственной ноте мы въехали в Смоки Халлоу.

Действительно, там стало спокойнее — если это омертвение города можно было назвать «спокойствием». Громкие выкрики торговцев мелочами, разносчиков дешевой уличной еды и мальчишек-газетчиков постепенно делались все реже и глуше, а потом и вовсе остались где-то далеко позади. Умолкли людские голоса — беспечная трескотня бездельных сплетниц, сердито-снисходительные мужские разговоры о политике и скачках, азартные вопли заигравшейся ребятни, смех и плач; затих собачий лай, цокот лошадиных копыт, треск автомобильных двигателей и звон церковных колоколов — словом, все, что сливалось в неряшливую симфонию города. Исчезли запахи еды и бензиновой гари; зато потянуло густым угольным дымом, а затем, сначала тонко, а потом гуще и гуще — гнилью с замерзающего Эйвона.

Фургон пошел медленней. Возница принялся заунывно напевать простенькую песенку: «Был у Джона дом, славный дом, да красавица-жена — и красива, и верна. А соседу Джонову то не мило было. Подпалил он Джонов дом, Джон ночует под мостом, а жена в работный дом угодила ». Из позы Лайзо ушло напряжение; он привольно вытянул ноги и как будто бы невзначай положил руку на край моей юбки, старательно глядя в сторону. А Эллис, наоборот, подобрался, черты лица у него стали резче, а в седых волос снова будто бы стало больше, чем темных.

…Таков был квартал Смоки Халлоу, что лежал на дне бромлинского «блюдца» — родина, место свободы для одних, подобных Лайзо, и край опасный и лихой для иных, как Эллис.