Искусство частной жизни. Век Людовика XIV - [126]

«Мы умрем и будем как вода, вылитая на землю, которую нельзя собрать» (2 Царств, 14:14), — молвит женщина, чью мудрость хвалит Писание во второй Книге Царств. И правда, мы все похожи на утекающую воду. Какими бы гордыми отличиями ни льстили себе люди, их исток един, и этот исток мал. Их годы набегают, как волны, и беспрестанно утекают; и вот, произведя чуть больше шума или забежав чуть дальше, все мешаются в бездне, где не отличить ни принцев, ни королей, ни других гордых наименований, которые выделяют людей, — так прославленные реки утрачивают имя и славу, впадая в океан вместе с неизвестными речушками.

Но согласимся, господа, если что-то способно поднять людей над их природной слабостью, если, несмотря на общий для всех исток, можно провести прочное и основательное различие меж теми, кого Господь создал из одного праха, то в мире было не найти никого более выдающегося, нежели та, о которой я веду речь. Все, что способно возвысить принцессу — не только рождение и фортуна, но и величие духа, — было собрано в Мадам, а затем уничтожено. С какой стороны ни прослеживать ее славное происхождение, везде я нахожу одних королей, и мой взор ослеплен блеском высочайших корон. Я вижу королевский дом Франции, вне всяких сравнений, величайший во всем мире, которому без зависти уступают первенство могущественнейшие дома, стремясь извлечь свою славу из этого источника. Я вижу королей Шотландии, королей Англии, которые на протяжении веков правили одним из воинственнейших народов мира, и основанием их власти была более отвага, нежели почтение к скипетру. Но у этой принцессы, рожденной для трона, ум и сердце были выше ее происхождения. Несчастья ее дома не смогли сломить ее в ранней юности, и с тех пор мы зрели в ней величие, ничем фортуне не обязанное. Скажем с радостью, что небо каким-то чудом вырвало ее из рук врагов короля, ее отца, чтобы подарить Франции:[355] дар драгоценный, неоценимый, когда бы обладание им было более долгим! Но почему память об этом прерывает мою речь? Увы! Стоит нам остановить взор на славе принцессы, как тут же все омрачается тенью смерти. О смерть, уйди из наших мыслей, дай нам ненадолго обмануть горе воспоминаниями о радости! Вспомните, господа, какое восхищение вызывала английская принцесса при дворе. Ваша память лучше представит вам ее черты и несравненную мягкость, чем могут сделать мои слова. Она росла, осыпаемая благословениями народов, и годы приносили ей лишь новую прелесть. Королева, ее мать, чьим утешением она всегда была, любила ее так же нежно, как Анна Испанская.[356] Как вам известно, господа, Анна считала принцессу достойной всего самого высокого. И, наделив нас королевой, набожностью и прочими королевскими добродетелями не уступающей репутации своей блистательной тетки, [357] она пожелала соединить в своей семье все самое высокое и видеть Филиппа Французского, своего младшего сына, супругом принцессы Генриетты. Хотя король Англии, чье сердце столь же велико, как и мудрость, знал, что его сестра, к которой сваталось множество королей, могла почтить собою трон, он с радостью дозволил ей занять второе место во Франции, ибо, в силу достоинств этого великого королевства, оно равно первым местам прочих стран мира.

Но если ее выделял сан, не меньше оснований сказать, что еще больше ее выделяли достоинства. Я мог бы вам поведать о том, как она разбиралась в произведениях ума: понравившиеся ей считались достигшими совершенства. Я мог бы добавить, что самые мудрые и опытные восхищались ее живым и проницательным умом, без труда охватывавшим величайшие предприятия и с легкостью проникавшим в самые потаенные интересы. Но к чему долго говорить о том, что можно выразить одним словом? Король, чье суждение — надежнейшее мерило, уважал таланты принцессы и тем вознес ее выше всех наших похвал.

Меж тем ни это уважение, ни великие преимущества были не в силах нанести урон ее скромности. Будучи просвещенной, она не кичилась своими знаниями и не была ослеплена светом собственного ума. Засвидетельствуйте мои слова, о вы, кого эта великая принцесса почтила своим доверием. Можно ли было встретить ум более возвышенный? И притом более послушный? Многие, из страха показаться слишком уступчивыми, не склоняются перед разумом и ожесточаются против него. Мадам была далека как от самомнения, так и от слабости, и в равной степени заслуживала уважения тем, что была способна и давать мудрые советы, и их принимать. Мудрый совет легко распознать, если всерьез предаваться столь милому принцессе занятию — занятию новому, почти незнакомому особам ее возраста и положения. Она изучала свои недостатки, и ей нравилось, когда ее искренне наставляли, — безусловный признак сильной души, которая не становится рабой своих заблуждений и не боится рассматривать их вблизи, втайне полагаясь на ощущаемую ею способность их преодолеть. Именно намерение продвинуться в этом постижении мудрости приохотило ее к чтению истории, которую не зря именуют мудрой советчицей властителей. Там величайшие короли получают лишь тот ранг, какого заслуживают их добродетели; там, рукой смерти лишенные своего положения, без двора и свиты, предстают они перед судом народов и веков. Там обнаруживается, что создаваемый лестью блеск наружен и что поддельные прикрасы, как бы тщательно их ни наносили, долго не удерживаются. И там наша восхитительная принцесса постигала долг тех, чьи жизни составляют историю, постепенно утрачивая вкус к романам и к их бесцветным героям; стремясь учиться на правдивых примерах, она презрела эти тщетные и опасные выдумки. Так, под цветущим видом, под этим юным обликом, который, казалось, сулил одни забавы, она скрывала серьезность и рассудительность, удивлявшую тех, кто с ней беседовал о делах.