Искусство частной жизни. Век Людовика XIV - [112]

Когда перед путешествием госпожа де Пюизье заехала ко мне проститься, то сказала, что передала госпоже де Лонгвиль наш разговор о женитьбе ее сына; и что та, подняв глаза к небу и сложив руки, произнесла: «На это я могу ответить только так. Я всегда говорю, что думаю, и мне кажется, что это подошло бы им обоим. Мне кажется, что это возможно, и страстно того желаю; и я знаю, что вы будете почитаемы и уважаемы всем домом». Поскольку, как уже говорилось, у меня были свои намерения, я ей отвечала: «Мне нечего вам на это ответить, кроме того, что я бесконечно люблю госпожу де Лонгвиль». Я свернула с пути, чтобы рассказать здесь то, что забыла упомянуть, когда говорила о госпоже де Пюизье. Вернемся к нашему путешествию в Кенуа: мы отправились в Като-Камбрези, а на следующий день в Катле, где я имела долгий разговор с господином де Лозеном. Я начала с того, что приняла твердое решение; что я хочу выйти замуж; что я рассмотрела и преодолела все трудности, которые он мне представил; и что я даже избрала того, кого, как он утверждал, мне не найти; и единственное, чего мне недостает, так это его одобрения. Он мне отвечал, что трепещет, видя, как я тороплюсь с делом, которое составит счастье или несчастье моей жизни; и что он бы мне советовал взять век на раздумия, перед тем как принять то или иное решение. Я ему сказала, что когда в сорок лет хотят поступить сумасбродно, то тут не стоит долго раздумывать, и что я столь уверена в своем выборе, что хочу поговорить с королем на первой же остановке, и что я хочу выйти замуж во Фландрии. Он мне отвечал: «Раз вы избрали меня главой вашего совета, я обязан сказать, что вы не должны так поступать, и, если вы хотите ускорить дело, я буду вам препятствовать, потому что вы все испортите. Пока вы оказываете мне честь просить моего совета, будет бесчестно позволить вам действовать так некстати». Все это было сказано серьезным тоном; я ему отвечала: «Я нахожу весьма забавным, что вы отговариваете меня от брака, потому что сами испытываете к нему отвращение!» Он мне сказал: «Это правда, я не чувствую подобной склонности, хотя составитель гороскопов однажды предрек, что брак вознесет меня на вершину фортуны. Одна любившая меня особа заказала мой гороскоп и была в отчаянии, услыхав то, что я вам сейчас рассказал». Я сказала: «Так она на самом деле вас не любила?» «Напротив, любила, и потому была в отчаянии, что не ей будет дано принести мне счастье». Я спросила ее имя, но он не захотел сказать и добавил: «Поговорим о другом, оставим в стороне астрологов и невероятные истории». Я ему сказала: «Раз я спрашиваю у вас советов и стремлюсь им следовать, то почему бы и вам не прислушаться к моим? Мне кажется, вы должны довериться этому предсказанию, и если вы меня послушаете, то начнете питать самые великие замыслы, — хоть я и не астролог, но понимаю в этом довольно, чтобы не сомневаться в вашем успехе, и прошу вас не терять времени». Он мне сказал: «Мы его тратим на разговоры о вещах бесполезных, по крайней мере это касается меня, которому надо исполнять приказы; я должен идти к королю». И, не желая продолжать, дабы не показать, что понял мои слова, он вдруг оставил меня. Назавтра он был в прихожей у короля, и мои фрейлины рассказали ему, что в Сен-Кентене умер мой офицер по имени Кабанес, парень молодой, крепкий и не без ума, и что весь мой дом о нем сожалел. При этом рассказе присутствовал и господин де Гитри; и вот господин де Лозен принялся морализировать на тему смерти и произносить прекраснейшие речи о необходимости быть к ней готовыми, ибо нам не дано знать, когда она нас заберет. Закончив проповедь, он обратился ко мне — я нарочно проходила совсем рядом с ним: «Мы говорим о смерти, вы ее боитесь; я решил почаще вам напоминать, что вы должны умереть, дабы приучить вас к этой мысли». Всякий раз, подходя ко мне, он говорил: «Подумайте о смерти» или «Помните, что умрете».

Мы поехали в Бопом, а на следующий день — в Аррас, где сделали остановку; для меня это была большая радость, ибо в такие дни он бывал более наряден, чем в дни похода. Был канун Вознесения, и мне было приятно слышать, что за своим столом, одним из самых лучших и изысканных в целом свете, он неизменно ел постное. Мы отправились в Дуэ, где Мадам и я присели, пока королева выслушивала приветственные речи; и, хотя мы были далеко позади нее, она это заметила и пожаловалась королю, который был рассержен.[303] Месье меня предупредил и сказал, что в том больше моей вины, чем Мадам, ибо я лучше знаю, как положено поступать. На следующий день мы отправились в Турне. Приехав туда, я увидела господина де Лозена у подножки кареты. Я хотела поговорить с ним обо всем этом и попросила подать мне руку. Вместо этого он отошел, а я, с одной ногой в воздухе, едва не растянулась во весь рост. Он часто совершал подобные поступки, вызывая насмешки тех, кто это замечал. Я же до такой степени была уверена, что у него есть на то особые причины, что даже не рассердилась. Назавтра мне удалось передать ему слова Месье. Он сказал: «Надо, чтобы вы сами поговорили с королем, но позаботьтесь, чтобы рядом никого не было. Вам следует изложить все самой, без оглядки на то, что по этому поводу говорит Месье или кто-нибудь еще». Сговорившись, что мне стоит сказать королю, я на следующий день поджидала его при выходе из кабинета королевы и спросила, правда ли то, что мне сказал Месье. Он мне ответил, что это так и что он находит предосудительным, что я присела. Я ему ответила, что, поступая так, я знала, что совершаю глупость, но, увидев, что села Мадам, не решилась ей сказать, что она должна встать. Мне подумалось, что королеве не придет в голову упрекать Мадам в недостатке почтения, и потому я тоже села, дабы королева смогла пожаловаться и тем самым дать понять Мадам, что у той не больше права садиться, чем у меня; что я всегда первая выказываю королеве все возможное почтение; что я знаю свой долг перед ней и всегда с огромной радостью готова засвидетельствовать ей свою покорность, и что у него нет причин быть недовольным моим сердцем. Тут король наговорил мне множество любезностей по поводу моей любезности. А когда я заверила его в своей нежности к нему, он сказал: «Не знаю, не забыл ли мой брат вам сказать, что я не менее сетовал на Мадам, нежели на вас». Я рассказала господину де Лозену о том, как поступила и что мне сказал король. В тех случаях, когда он знал, что я нуждаюсь в его советах или что мне надо рассказать ему о своих делах, он с таким же нетерпением искал встреч со мной, с каким избегал их, когда был уверен, что мне нечего ему сказать. Когда я не могла с ним поговорить, то обычно устраивалась у окна, выходившего на улицу или во двор, где, выйдя от короля, он садился на лошадь; и старалась громко говорить или произвести достаточно шума, чтобы он услышал и посмотрел на меня; я была рада, когда он поворачивал голову, чтобы взглянуть на окно, у которого я стояла.