Искусство алхимии - [5]

Нить — так мы ее называли — лежала свернутой в ее сумочке.

— Думаешь, она настоящая? — спросила Вероника.

— Завтра узнаем.

— Ты можешь провести тесты в своей лаборатории?

— Да, — ответил я.

— Думаешь, он действительно тот, за кого себя выдает?

— Нет, он даже не пытается.

— Он назвал ее графеновой веревкой, а это не совсем правильно.

— Правда?

— Пучки трубок по своей природе действительно должны собираться в веревки, удерживаемые вместе силами Ван-дер-Ваальса. Эту ошибку мог допустить только тот, кто знаком с теорией.

— Значит, он знаком с теорией лучше, чем пытается показать?

— Возможно, но мы никак не сможем это выяснить, — заключила она.

Весь следующий день я ждал, пока коллеги разойдутся по домам, а затем достал нить из портфеля и положил ее на лабораторный стол. Я запер дверь в лабораторию и включил разрывную машину. Замерцал флуоресцентный свет. Нить была очень маленькой. Она лежала на столе и, казалось, ничего собой не представляла. Кусочек изолированной проволоки из ящика для инструментов рядового электрика. Но она тем не менее была точкой опоры, способной перевернуть мир. Если только она действительно была тем, чем должна была быть. И если это действительно так, мир уже изменился. Просто мы узнавали об этом только сейчас.

Эксперименты заняли почти весь вечер. Когда я закончил, то вернулся в кабинет и открыл бутылку, которую хранил в нижнем ящике. Я сел и сделал глоток.

В моем кабинете тепло. Кабинет представляет собой маленькую комнатку в подсобном помещении лаборатории, образованную сдвинутыми полками. Эта комнатка называется кабинетом, потому что там находятся мой стол и мой компьютер. Если бы их не было, ее можно было бы спутать с гардеробом или маленьким чуланом. Одну сторону занимают ящики с документами. Окон нет. Стена слева от меня покрыта сотнями стикеров, словно перьями. Другая стена металлическая, белая. К ней магнитами для холодильников прилеплены десятки календарей, фотографий, бумаг. Там можно найти список внутренних телефонов, распечатку лабораторной политики менеджмента качества и листок бумаги с описанием геометрии кристаллических систем. Там же есть список проводимых лабораторией работ. Фотография моей сестры, сделанная на летней вечеринке три года назад. Таблица Менделеева. Снимок парусника. Голубые волны. И фотография штаб-квартиры Аспар-Нагои в Лондоне.

Вероника появилась сразу после полуночи. Когда она вошла, я наблюдал за бабочкой.

— Ну? — спросила она.

— Я не смог ее разрушить.

— Что ты имеешь в виду?

— Я не смог установить предел ее прочности на разрыв, потому что она так и не порвалась. Если она не рвется, нет и результата.

— А остальные тесты?

— Она пережила давление в тридцать две тысячи фунтов на квадратный дюйм. Выдержала восемьсот градусов по Фаренгейту без потери проводимости. Просвечивающая электронная микроскопия позволила мне получить визуальное изображение. Вот эти картин-ки, — я протянул ей стопку распечаток. Она просмотрела их одну за другой.

Вероника задумалась. Села.

— Что это значит?

— Это значит, что им удалось, — ответил я. — Под воздействием невероятно высокого давления нанотрубки могут связываться. По крайней мере, согласно теории. Углеродное связывание описывается в квантовой химии как совмещение орбиталей. Они заменили некоторые sp2-связи на sp3-связи алмаза.

Вероника выглядела печальной. Она поцеловала меня, поцелуй тоже был печальным.

— Где это можно использовать?

— Где угодно. Буквально где угодно. Все, что может сделать сталь, эти углеродные нанотрубки сделают лучше. Они суперлегкие и суперпрочные, идеальны для самолетов. С этим материалом пресловутый космический лифт может стать реальностью.

— Потребуется еще множество исследований…

— Да, конечно, и на это уйдут годы. Неизвестно, на что будет способен этот материал, если его изготовить как следует. Диапазон безграничен: начиная с висячих мостов и заканчивая космическими кораблями. Он может привести нас к звездам. Поверь, мы находимся на пороге революции.

Я еще раз взглянул на нить. А потом наконец высказал то, что беспокоило меня последние шестнадцать часов.

— Почему Войчек пришел к тебе? — спросил я. — Почему он принес это именно в компанию, производящую сталь?

Последовала небольшая пауза.

— Если ты изобретаешь двигатель, который работает на воде, зачем предлагать его нефтяной компании? — она взяла нить. — Есть только одна причина, Джон. Потому что нефтяная компания обязательно его купит, — она посмотрела на красный провод. — Для того, чтобы закопать это изобретение.

* * *

В ту ночь мы напились. Я стоял у окна второго этажа ее дома и изучал этот тихий район, смотрел, как дорогие машины проезжают по Ридж-роуд. Эта дорога аккуратно разрезает Лэйк Каунти. К югу земля становится выше. К северу она понижается, спускаясь к разрастающимся городам, к болотам и озеру Мичиган. Длинный, низкий гребень был когда-то краем ледника, той самой линией, где ледник остановился во время последнего ледникового периода, толкая перед собой грязь и камни. Потом он растаял, отступил и превратился в Великие озера, а тысячи лет спустя строители стояли на гребне и думали, что вполне логично будет проложить дорогу по естественному изгибу земли. И они построили то, что построили, и назвали это единственным подходящим именем: Ридж-роуд