Искусники - [174]

– Угадывай снова, папа.

Наверное, он бы принял ее за очередной призрак, порожденный Марком («Очередную видимую отметину», – подсказал внутренний голос), но было совершенно очевидно, что она – чужеродный элемент в программе, вставка, напоминающая древние, грубоватые картинки самого начала применения виртукостюмов и видеошлемов. Да уж, древние… Не так давно это и было.

– Да, это я. – Она запросто шагала по камням, будто это был ровный пол. – Сэм. Я в твоем виртукостюме.

Он оглядел свою татуировку, служившую ему виртуальным телом.

– Что ты тут делаешь?

– Создаю помехи. – По ее лицу прошла рябь. – Пытаюсь дать вам передышку. Эта зараза совершенно накрыла вас с Джиной. Кстати, а где Джина?

Она протянула к нему руки, и он взял их в свои. Невзирая на то, что Сэм выглядела чужеродной вставкой, ощущение прикосновения было поразительно реалистичным, и по выражению ее лица он мог сказать, что она ощутила то же самое.

– Тут все непривычно, – сказал он. – Меняется очень быстро. Наверно, слишком быстро для этой штуки, в которую ты облачена.

– Технология, подходящая для выполнения конкретной задачи, пап. А для меня это единственно возможный вариант, потому что у меня гнезд нет.

Она крепко зажмурилась.

– Что такое? – спросил он.

– У Кили есть программа, которая меняет частоту, чтобы я не впала тут в транс. От этого иногда с глазами что-то странное происходит. Будто они скачут вверх-вниз. Но у меня мало времени. Где Джина?

– «Где» – не совсем подходящее слово. Она здесь, просто я… – Гейб поглядел на россыпь камней вокруг. – Просто я не могу подобрать верный контекст. – Он почувствовал, что его взгляд снова притягивается к незнакомцу и против своего желания начал оборачиваться.

Внезапно перед ним снова выросла Сэм.

– Создаю помехи, – пояснила она. – Чтобы выиграть тем самым для тебя немного времени. Что это за контекст?

* * *

На что это похоже: на открытое окно или открытую рану?

…Ударник? Джим Моррисон или Видео-Марк? Моцарт или «Канадейтайм»? Оркестр Живого Серпа… или тот странный рыжеволосый доктор. Разум ее судорожно дергался в плену кошмара, грозившего вот-вот перерасти в реальность. Реальные сны.

Прогуляемся чуток.

Когда это меня для тебя не было?

Пойдем, прогуляемся сейчас чуток вместе.

– На самом деле, не то чтобы мне не было дела до твоей боли, Джина, просто я никогда прежде не мог избавить тебя от нее. А теперь могу.

В чем твоя слабина, Джина? Лучше доберись до нее прежде него.

Ах ты, сукин сын, кретин безмозглый, это ты у меня всегда был слабым местом, причем прекрасно это знал, всегда знал. Ты делаешь то, что делаешь; делаешь, потому что можешь, а если это означало пользоваться моей слабостью против меня же – что ж, мне приходилось терпеть.

Она стояла в тени на ступеньках здания суда, глядя на него, прижатого мертвенно-бледной ладонью Джослин, наклонялась над ним, лежащим на песке Мимозы, стояла возле него на коленях в тысяче разных мест, наблюдая, не посинеет ли он окончательно и бесповоротно.

Есть чем крыть, любовничек?

* * *

– Сможешь, папа? – спросила Сэм.

– Не знаю, – ответил он, держа в руках камень. Найденный ею по симпатическим вибрациям, как она это называла. Он понимал эту программу только интуитивно, но теперь большего и не требовалось. Если бы пришлось детально в ней разбираться, то все остальное просто выпало бы из зоны его внимания.

– Тогда, возможно, контекст неверен, – сказала Сэм. Ее образ снова заколебался. – А есть ли что-то такое, в чем ты уверен?

Он застонал.

– Господи, Сэм, да как вообще можно быть тут хоть в чем-то уверенным?

Она посмотрела на другой камень, потом немного смущенно улыбнулась.

– Так что у тебя есть?

«Ну вот, опять», – подумал он. Ведь он уже через это проходил, выбирая путь дальше по берегу, применяя симпатические вибрации Сэм к камням под ногами.

– Нет, пап. – Продолжала настаивать она, что все-таки у тебя есть?

* * *

– На самом деле, не то чтобы мне не было дела до твоей боли, – сказал Марк. – Просто я никогда прежде не мог избавить тебя от нее. А теперь могу. Мозг не чувствует боли.

Возможно, это из-за того, что ей неоткуда было узнать, как это может быть. Или же оттого, что она упустила единственный шанс, когда все могло сложиться иначе, – много лет назад, той ночью, когда Дилан говорил правду за них обоих. Наверное, из-за этого она теперь так податлива, хотя он даже не стал прикладывать ни малейших усилий, чтобы обмануть ее. Прогуляемся чуток, да, прямо в пасть чудовищу, с открытыми глазами, ясными, как дождевая вода… Но, Боже, отменить все эти годы, когда она накачивалась всякой дрянью и снимала меблированные комнаты, оборудованные всем необходимым для жизни и не имевшим к ней никакого отношения, – значит, ради этого? Неужели действительно все было только ради этого?

– Мозг не чувствует боли, – шептал он.

– Я чувствую боль, – раздался отчетливый голос Людовика. Подняв глаза, она увидела его лежащим навзничь на том кладбище. Лицо в крови. – С того самого дня, как встретил тебя, и она еще не утихла.

– Боль легко исцелить, – шептал Марк. – Боли быть не должно. Только мы с тобой…

– Ну же, Джина, иди сюда. – Людовик сел. Кровь струилась по его лицу. – Что станется с тобой, если ты не сможешь больше никому причинить никакой боли, не оставить никакого рубца, никому вмазать до крови или хотя бы до синяка?