Искушение вампира - [2]

2005 год н. э.

Письмо Джека, вампира

Меня зовут Джек Макшейн. Вы, должно быть, хотите знать, что я помню о своем человеческом бытии? О жизни до того дня, когда я встретился с Уильямом?

Что ж, я помню голод. И войну.

Помню ребенка с постоянно урчащим от недоедания желудком, Я грезил о еде. Мне виделись горы хлеба и мяса высотою до неба, мерещились фрукты из бескрайних садов, капуста и картошка с полей, протянувшихся на многие мили. Я представлял масло и яйца – предел мечтаний. В моем воображении братья и сестры были здоровы и упитанны, а мама весела и розовощека. Сейчас я даже не помню их лиц. Все, что осталось в моей памяти – ввалившиеся глаза, безразличные взгляды и тщедушные тела. Да еще стенания матери, оплакивающей тех из нас, кто не выжил.

В дни своего детства я не гонял по мостовым стеклянные шары и не запускал змея, как обычно делают мальчишки, Мой отец, иммигрант, «фермер от земли»,[2] воспитывал детей, обращаясь с ними как с рабами, которых не мог себе позволить. До приезда в Америку он жил в городском аду сырого, закопченного Белфаста, среди мусорных куч и грязных прачечных, бегая по булыжным мостовым и стараясь не попадаться на глаза старшим мальчишкам – таким же отчаявшимся и голодным, как и он сам.

В стране больших возможностей, на этой новой многообещающей земле, мы с братьями и сестрами – теми, кто выжил, – росли на диете из кукурузной каши и бесконечных побоев. Папаша мог исколошматить меня за то, что я слишком медленно доил корову. Или за то, что свистнул яблоко, которое можно было продать. Или за то, что помог сестрам собрать их меру хлопка… Мама давно уже была лишь бледной тенью женщины, безвольной куклой, покорно гнувшейся под железной рукой отца. Когда я достаточно вырос, чтобы дать сдачи, я ее дал. Едва мне сравнялось семнадцать, я почел за лучшее уйти из дома, пока мы с отцом не убили друг друга. Так что я отправился в большой город Саванну и устроился работать в доки.

Со временем в моей миске появилась еда, а в кармане завелись доллары. Однако стоило мне ощутить вкус новой жизни, как началась война, и я оказался во власти вечного голода и бесконечных сражений. Из-за блокады города производство сошло на нет, и бедным трудягам вроде меня не осталось иного выбора, кроме как вступить в войска Конфедерации. К 1864 году наш паек состоял из кишащих жучками галет и горячей воды, которая лишь мимоходом свела знакомство с кофейными плантациями.

После того как этот чертов военный гений Шерман[3] спалил Атланту, его армия повернула на восток, к морю, продвигаясь по главной железной дороге Джорджии. Трем бригадам джорджийского ополчения из Мэйкона было приказано задержать северян, рвущихся к Огасте с ее арсеналами и литейными цехами. Тогда нас определили к генералу Чарльзу Уолкотту, мы оказались перед правым флангом войск Шермана, направленным не к Огасте, а к Саванне.

Бригадный генерал конфедератов Плезант Филиппс – проклятый ублюдок с самым дурацким именем, какое я когда-либо слышал, – послал нас в атаку на отряд северян, засевших за железнодорожной насыпью. Мы бежали по открытому полю, а потом вверх по холму. Дрожа от страха и ярости, я огляделся вокруг и увидел остатки ополченцев из Джорджии. Горстка крепких парней вроде меня – и сотни стариков и зеленых мальчишек. Будь у меня шанс, я пристрелил бы идиота Филиппса… но едва трубач дал сигнал, пришлось двигаться через поле вслед за товарищами. Помню, как, глядя в дула винтовок, я размышлял о превратностях судьбы: выходит, надо было пережить голод и все прочие неурядицы только затем, чтобы получить пулю в голову… А следующее воспоминание – ослепительная вспышка и удар в живот, швырнувший меня на влажную землю.

Очнувшись, я понял, что наступила ночь, а я слышу старое доброе бурчание своих кишок. Только на сей раз виной тому был не голод, а рана у меня в животе. Кровь выплескивалась наружу с каждым новым ударом сердца. Вот так-то. Столько лет я боролся за выживание – и все для того, чтобы сдохнуть на заболоченном поле среди трупов убитых конфедератов. В преддверии последнего вздоха я проклинал небеса, не заботясь о том, что это может стоить мне рая…

А в следующий миг я ощутил его присутствие… Что-то приблизилось ко мне, разом и горячее, и холодное, одновременно и живое, и мертвое. Нечто злое… обуянное голодом. Оно склонилось надо мной, глаза его мерцали, словно у адской гончей, а клыки были измазаны кровью.

Таким я впервые увидел Уильяма.

– Им уже не помочь, – сказал он, кивнув на тела моих товарищей. – Но ты сам… ты хочешь жить?

Я хотел.

– Клянешься ли ты служить мне, пока существуешь на земле? – спросил он.

– А мне не придется голодать? – отозвался я. Уильям ответил:

– Во имя адовых врат! Никогда!

– Тогда – да. Я буду служить.

Слова эти – последнее, что я помню в своей человеческой жизни. Все остальное, как говорится, – достояние истории.

ГЛАВА 1

Саванна, штат Джорджия

Октябрь 2005 года

Уильям

Обнаженная девушка лежала на столе, покрытом черной кожей. Ее запястья и лодыжки были крепко связаны, а голову покрывал глухой капюшон из черного атласа. Спускаясь до подбородка, он оставлял открытой лишь шею. Маленькая овечка, приготовленная для жертвоприношения, – она не могла меня увидеть. Единственным звуком, нарушающим тишину в комнате, было ее прерывистое дыхание. Девушка трепетала, как пойманная в силок птичка, и атлас чуть заметно подрагивал. Я подошел ближе, вдыхая чудесный запах ее страха.