Искушение Торильи - [41]

Наконец епископ провозгласил:

— Посему, если кто-нибудь может назвать справедливую причину, запрещающую этим двоим сочетаться законным браком, пусть говорит или же потом соблюдает тишину.

— Справедливую причину, — повторила негромко Торилья.

Что может быть справедливее любви?

Что может быть важнее, чем любовь, соединяющая тех, кому надлежит стать мужем и женой?

Торилье хотелось закричать и остановить службу, но, сделав небольшую паузу после этих слов, епископ продолжал:

— Я требую и обязываю вас обоих, зная, что за это вам надлежит ответить в день Страшного Суда, где будут открыты тайны всякого сердца, немедленно объявить о любом известном вам справедливом препятствии, мешающем вам соединиться в законном браке.

Торилья уставилась в затылок Хэвингэма, она ждала, когда он обернется и посмотрит на нее.

— Галлен Александр, — говорил между тем епископ, — возьмете ли вы эту женщину в законные супруги, чтобы жить вместе, соблюдая святые Заповеди Господни?

Разодетые в шелка и атласы гости, казалось, закружились вокруг них, и Торилья подумала, что вот-вот упадет в обморок.

И вдруг от входа в церковь донесся голос:

— Остановите венчание! Оно не может свершиться!

Все головы повернулись назад. Торилья тоже обернулась.

Б проходе перед западной дверью стоял мужчина. Спина его была обращена к свету, и она не видела его лица. Высокий, он шел по проходу, заметно хромая; сапоги для верховой езды были покрыты пылью.

Когда он сделал несколько шагов, Торилья заметила на его лбу глубокий затянувшийся рубец и тут же узнала его. Прокатившийся над головами возглас принудил епископа остановить службу, и Берил вместе с маркизом медленно повернулись.

Под высоким сводом церкви прозвенел женский голос:

— Родни!

Берил, спотыкаясь, бежала между рядами скамей, и упасть ей помешал Родни, заключивший ее в объятия.

— Родни… Родни! Ты… ты жив! Ты жив!

Неразборчивые слова были наполнены таким непомерным счастьем, что исторгли слезы из глаз многих женщин.

— Ты же… погиб! Но ты… жив! Жив! — не умолкала Берил. — Родни! Родни!

— Я жив, моя дорогая жена, — сказал Родни, — и не допущу, чтобы тебя обвенчали с другим.

— Как будто я этого хочу! — призналась Берил. — Дорогой мой, я была так несчастна… так измучена. Я и не думала, что когда-нибудь увижу тебя.

Голос ее осекся, да она и не могла ничего сказать, потому что Родни целовал ее, целовал страстно, на виду у целой толпы.

Торилья не помнила, как они добрались от церкви Святого Георгия на Ганновер-сквер до Карлтон-Хауса.

Они ехали в одной коляске с графом и графиней, будучи столь ошеломлены, что не могли ничего сказать и только без конца повторяли имя Родни.

Прежде чем они уехали, он успел объясниться с епископом.

Родни вкратце рассказал его светлости, что только сейчас прибыл из Франции и скакал всю ночь, дабы вовремя успеть в церковь и тем самым избавить Берил от совершения греха двоемужества.

В Карлтон-Хаусе он принес извинения принцу-регенту за свое появление, но, заинтригованный повествованием, принц счел их несущественными.

— А теперь, мой дорогой мальчик, расскажите мне подробнее, что произошло, — сказал он своим густым, сочным голосом. — Как могло случиться, что о вас забыли, когда наша армия оставила Францию?

То, чего она не услышала на приеме, Торилья узнала потом, когда все вернулись в Керзон-Хаус.

После битвы при Тулузе, где Родни получил серьезную рану, его приняли за убитого и, сняв мундир, оставили на поле боя.

Мародеры, промышлявшие на войне, забрали все, что у него было, в том числе и сапоги.

Раненный в голову, он был без сознания, к тому же пуля засела и в ноге.

Британцы, подбиравшие своих раненых, явно проглядели его, и только два католических священника, приступив к отходной по усопшим, заметили, что он еще жив.

Родни отвезли в монастырь, где монахини выхаживали нескольких раненых, слишком слабых, чтобы их можно было отправить в госпиталь — в Тулузу или Бордо.

Они склонялись к тому, что спасти его жизнь невозможно, но через несколько месяцев, когда способность думать и говорить вернулась к нему, оказалось, что Родни полностью утратил память.

— Я не помнил даже своего имени, не помнил, что англичанин.

— А меня ты тоже забыл? — спросила Берил.

Родни обнял ее, глядя на жену полными любви глазами, и Торилья поняла, что о счастье кузины можно более не беспокоиться.

— Ты, моя дорогая, была первой, кого я вспомнил, когда разум вернулся ко мне, — сказал он. — Я сразу представил твое прекрасное лицо, но вот имени никак не мог вспомнить.

— Того же, что и у тебя, — сказала Берил сквозь слезы.

— Я вспомнил это потом. — Родни поцеловал ее в лоб.

— Продолжай, — попросила графиня. — Я должна услышать конец истории.

— Это случилось всего три недели назад, — поведал Родни. — Покрывало, под которым скрывалась моя память, вдруг исчезло, и я вспомнил все. Однажды утром я проснулся, вспомнив свое имя, свой полк и свою жену.

Он крепче обнял Берил.

— Я понял тогда, что важно лишь одно: я должен скорее вернуться к тебе, моя любимая.

— Почему же ты так медлил?

— Начнем с того, что у меня не было денег и пришлось сперва добраться до Парижа, — объяснил Родни. — Я знал, что в Британском посольстве помогут, и не ошибся. Наш посол поверил моему рассказу и оплатил мое возвращение в Англию.