Искушение. Книга 1. Перстень Змеи - [35]

Тепло распрощавшись, они покинули зону кафе-бара. Журналисты подобно мухам облепили рослую фигуру Осокина сразу, как только секьюрити Гумилева отступили в сторону. Под прикрытием «людей в черном», олигарх, незамеченным, покинул форум. В фойе царила невероятная суматоха, слышались выкрики журналистов, увлеченно наскакивающих на вице-премьера.

18:40. 2 октября 2012 года. Москва. Смоленская набережная.

Легкий, переменчивый и не по-осеннему теплый ветер рябил воду Москвы-реки. Казалось, вода в реке стремительно меняет направление течения. Плотный поток машин резко контрастировал с одинокой парой мужчин, прогуливающихся вдоль речной набережной.

— К сожалению, Генри, дела вынуждают меня покинуть Вас. Придется Вам завершать наше приключение в одиночку. Признаюсь, когда мы в ложе обсуждали, каким образом можно развязать язык этому русскому химику, было принято решение использовать предмет, который полностью подавляет волю его владельца.

Уинсли тяжело вздохнул. Решение, которое он принял, видимо, тяжело далось ему. Он замолчал и несколько минут шел молча. Затем, сделав усилие над собой, достал из внутреннего кармана замшевый мешочек и вытряхнул на обтянутую кожаной перчаткой ладонь металлическую фигурку Ягненка.

Черная кожа перчатки позволяла по достоинству оценить талант мастера создавшего фигурку. Широко расставленные ножки, вопросительный поворот головы с понуро опущенными ушами — все свидетельствовало о кротости жертвенного животного.

— Прошу, — сэр Артур Уинсли вернул фигурку в кисет и протянул Баркеру, — после операции, надеюсь, Вы не поместите артефакт в хранилище американской ложи и сразу вернете его в Лондон.

— Зачем Вы это делаете, Артур? — Баркер не мог скрыть изумления.

— Все очень просто, Медуза не до конца подавляет волю. Скорее всего, Ильин не стал бы сообщать секреты, которые он сам стремится скрыть. Агнец заставляет своего владельца полностью подчиняться указаниям, с которыми к нему обращаются. Поэтому, применив Медузу, заставьте Ильина взять в руки ягненка и тогда он расскажет Вам все, что знает и помнит. Удачи Вам, Генри! Поверьте, я искренне сожалею, что не могу вместе с Вами услышать исповедь русского.

Мужчины надолго замолчали. Окна высотки на другом берегу реки отражали свет заходящего солнца. Казалось, там, за окнами помпезного здания, бушует свирепое пламя, пожирая его изнутри.

Глава 10

15:05. Май 1916 года. Москва. Уланский переулок.

— Кирюша, ну, что, не надумал? — Софья Ивановна вопросительно смотрела на мужа. Сегодня, возвращаясь из храма с воскресной службы, она опять вернулась к давешнему разговору, — переезду в деревню.

— Папенька и дом присмотрел. От Первопрестольной — 80 верст, тракт — близко, станция — тоже рукой подать. Скотинку заведем, ты в городе определишься, уверена, хорошие телеграфисты всегда нужны. Батюшка пишет, что земля там хорошая и место высокое и сухое. Да и их хозяйство всего в десяти верстах.

Разговоры о переезде из Москвы Софья завела пару месяцев тому назад, когда поняла, что снова понесла. В Москве все сильней ощущалось дыхание войны. Новости с фронта были противоречивые, но, в целом, безрадостные. В городе, где раньше военных было немного, теперь то и дело навстречу попадались люди в форме. Больницы города превратились в военные госпитали, принимающие раненых с фронта. В районе Мясницкой давала себя знать и близость вокзалов, через которые нескончаемым потоком вглубь России шли эшелоны со списанными «подчистую» калеками, выписанными из госпиталей, которые направлялись домой.

За два года войны троекратно поднялись цены на продукты. Подорожала и квартира. Слава Богу, цена на обучение в реальном училище, где учился старший сын, пока не возросла. Последнее время, Валентин очень беспокоил Кирилла Гавриловича и Софью Ивановну. Они со своим другом Ильей Свиридовым часто запирались в комнате Валентина, постоянно рассуждали о необходимых переменах, ссылаясь на каких-то Ленина и Мартова, пугали революцией и гражданской войной.

— От квартиры отказываться пока не будем — удобная она, и место хорошее. Валечке с Любушкой, пока образование получают, тоже жить где-то надо. А мы с тобой, Кирюша, — в деревню. Скоро у тебя отпуск. Вот мы с тобой и посмотрим домик, о котором батюшка писал, с приусадебным хозяйством, — вечером за чаем, как о решенном деле, сообщила мужу Софья Ивановна.

Ее спокойный тон и, как казалось, слишком легкое отношение к такому судьбоносному решению, неожиданно вывели Кирилла Гавриловича из себя.

— Я смотрю, ты все решила уже сама. К чему тебе мое мнение? — резко отодвинув стул, супруг встал из-за стола.

Софья поняла, что переборщила и подошла к мужу.

— Кирюша, родной мой, ну не понравится нам и не будем ничего брать, и переезжать не будем, — увещевала его, гладила по плечу и, как бы невзначай, положила его руку себе на пояс. Все возмущение господина Ильина моментально вылетело из него, как только он ощутил под пальцами шевеление будущего ребенка. Жена прекрасно знала его сильные, а главное, слабые стороны. Лишь только речь заходила о детях, с рассудительным сухим старшим телеграфистом можно было делать все, что угодно.